Страха не бывает там, где всё понятно. Наши предки, эти зарвавшиеся обезьяны, собирающиеся у костра, тоже знали это. Под зажигающимися звёздами они рассказывали друг другу истории о том, как сменяются на небе светила, как недавно гремел гром, как они ходили бить зверя. Рассказывали до тех пор, пока это не становилось простым и понятным. Разве можно бояться того, с чем хорошо знаком? К нам перешла спасительная необходимость упорядочивать, на всё навешивать ярлыки, подбирать именно то слово. И вот теперь, особенно теперь, мне бы хотелось послушать историю о том, что вершится вокруг, потому что страшусь и не понимаю. Об эту стену ломаются мысли и сигареты. Заламываю пальцы. Никакого света впереди, этот тоннель будет гораздо длиннее, чем я себе представляла. И раз уж я никак не могла повлиять на события теперь, когда история пишется кем-то другим, мне оставалось вернуться туда, где он сможет меня найти.
На горизонте уже осветился голубым край неба. Мы летели прямо в это утро, в начало нового дня. Стараясь не будить соседей, я вытянула рюкзак. Хотя необходимости в косметичке не было, привычка взяла своё, да и спать больше не хотелось. Круглое зеркало легло в ладони сквозной раной, разлетелись серые блики. В сумерках я подвела линию бровей и провела спонжем по коже, высушенной долгим перелётом. Крошечное зеркальце отразило глаза. Зелёные, когда-то мне нравились. Теперь в тончайшей сеточке морщин. Почти незаметных, но стоит улыбнуться, и они лягут глубокой бороздой, которая нескоро разгладится. Может, даже лучше, что последнее время не до смеха. Скоро я совсем забуду, как это. Растянула рот, но глаза из зазеркалья в ответ не улыбнулись. Зато крошечные, едва заметные надломы разошлись отвратительными, глубокими трещинами, как высушенная солнцем земля. Преждевременная старость будет проклятием всех, кто умеет чувствовать. Но я хотя бы смогу состариться. Надеюсь что смогу. Поёжившись, вспомнила такой же перелёт почти десять лет назад и беженцев в соседних креслах. Что могло их занести в город вечного холода и отсутствующих перспектив спрашивала я себя. Наконец, узнала. Возможно, наметившиеся тонкие линии на моём лице стали ценой этой правды.
Тогда справа от меня, у иллюминатора, сидел мужчина с пятью красными розами в целлофане. Худое лицо с печально повисшими усами, отрешённый взгляд. Он бежал. Также печально повисли розы, погибая в сухом, тёплом воздухе. Для кого они? Авантюрист, думала я, искатель приключений. Разговорчивый армянин слева угощал, они пили, чокаясь через моё кресло. Я не пила и только ждала, когда развяжется язык, вот тогда наверняка узнаю чуть больше о немолодой, наивной дурочке. Но этого не случилось. Я услышала не более пяти фраз. Потом все уснули, в целлофане умирали красные розы, а я ещё раздумывала над его словами. Неужели, то что он говорит правда? Но потом самолёт сел, мы разошлись из зала аэропорта разными дорогами и забыли друг о друге. События понеслись своим чередом. Это невозможно. Не здесь, не в реальном мире, в конце концов, решила я.
Полоска на горизонте становилась всё ярче и ярче. Я перевела телефон на местное время и сверилась с часами. Оставалось ещё немного. Соседи беспокойно возились, досматривая последние сны. Безумно хотелось кофе. Явившаяся на зов стюардесса ответила, что через час будут разносить. Чтобы скрасить ожидание, я решила почистить фотографии в телефоне.
Несколько месяцев моя фотоплёнка заполнялась одними только случайными, смазанными снимками и скринами. В них чьи-то едкие, глупые комментарии, которые мы обсуждали в не менее едких и не менее глупых диалогах с подругами. Сам поиск истины сейчас был чем-то бессмысленным. И, может, единственное, что выделяло меня из других — я не обманывалась на этот счёт. В проходе возникла тележка с напитками. Спинки кресел начали подниматься, в хвосте самолёта выстроилась очередь. Надёжный примета того, что скоро прилетим. Общее оживление действовало и на меня. Я больше не могла сосредоточиться на фотографиях. Стало совсем светло. Должно быть, наш самолёт уже объявляют, там внизу, в низком, бесцветном зале с рядами красных кресел по периметру. Единственная чёрная лента в центре скоро начнёт движение. Возможно, меня уже там ждут.
Глава 2
Заново привыкать к городу сложнее, чем осваиваться в незнакомом, новом. Разделив на до и после, я искала отличия и находила их во всём. Даже тайга, опоясывающая город, изменилась. Через неё проложили дорожки, поставили качели и назвали парком. Попробовала отыскать наш старый дом — вытянутое, двухэтажное общежитие, в котором мы жили до переезда. Я хорошо помнила это деревянное здание небесно-голубого цвета с квадратными окнами. Под ними росли тонкие лиственницы, в это время года они были бы нарядного, ярко-жёлтого тона. Но сколько ни проходила по условно знакомым улицам — дома нигде не было, не было лиственниц, не было ничего, что напоминало бы о прежнем дворе.