— Пошли, Франческо.
— Куда? Зачем?
— Они взяли баррикаду на улице Палазай и скоро зайдут нам в тыл. Давай быстрее! К реке!
Друзья бросились бежать по улице Эбройи.
Выбираясь с площади Рукх, Брелавай потерял ружье и дважды был сбит с ног. В данный момент он сидел на крыше, примерно на середине пути от дворца Рукх до дворца Синалья, и смотрел вниз, на улицу Палазай. Вместе с ним на ту же крышу забрались еще шестеро мужчин, притащив с собой груду булыжников и обломки мебели. Внизу бурлила толпа; люди были сплошь в штатском. Теперь, когда паника улеглась, люди вновь горели гневом, однако никакой конкретной цели их гнев не имел. Отряды дворцовой стражи направились на восток и на юг, чтобы отрезать защитникам баррикад пути к отступлению и воссоединиться с отрядами полицейских, присланных в подкрепление. Брелавай тщетно старался высмотреть в толпе своих друзей — одного невысокого смуглого мужчину и двух очень высоких: Карантая, Сорде и Санджусто. Они могли быть сейчас где угодно. Могли, например, лежать мертвые на площади Рукх. Брелавай был весь покрыт синяками и ссадинами, его подташнивало от усталости и напряжения, однако в душе его по-прежнему горел огонь неукротимого гнева. Десятки раз ему казалось, что он видит в толпе знакомое лицо, однако оно тут же пропадало или оказывалось лицом совершенно чужого человека. С юга доносились звуки яростной перестрелки; Брелавай, прислушиваясь, продолжал всматриваться в толпу. Он чувствовал, что если бы счел своих друзей погибшими, то просто убежал бы отсюда домой, сдался бы, постарался бы спрятаться… Он оглядел тихие крыши, залитые утренним солнцем, уже почти ненавидя и этот город, и эту истерически-возбужденную толпу внизу. Если Сорде и Карантай убиты, то любое сопротивление ни к чему; эти камни, которые они притащили на крышу, намереваясь забросать солдат, очень скоро кончатся. Но пока что Брелавай держал себя в руках и старался поддержать боевой дух в той небольшой группе людей, которую привел с собой. Его самого поддерживала, правда, отнюдь не надежда, а мысль о том, что его друзья живы. Брелавай по природе своей был оптимистом и, кроме того, человеком очень верным, и эта верность в нем была глубже и сильнее любых убеждений, любого страха; из-за этой верности он и продолжал сейчас сидеть на крыше и упрямо ждать.
По улице Эбройи застучали подковы; Итале и Санджусто, спрятавшись в темной арке одного из дворов, видели, как мимо проехал полицейский эскадрон, направляясь ко дворцу Рукх. Друзья уже собирались уходить, когда во дворе появилась сутулая молодая женщина, за юбку которой держались двое ребятишек. Женщина испуганно застыла, глядя на Итале и Санджусто.
— Вы не могли бы дать нам воды? — спросил Итале, Она кивнула, вместе с детьми вернулась в темный подъезд и снова вышла во двор, неся большой черпак, а потом проводила мужчин к расположенному в глубине двора крытому колодцу. Она стояла и спокойно смотрела, как они пьют, а когда Итале стал благодарить ее, сказала:
— Ступайте к Менделю, мяснику. Туда уже все ушли.
Они пошли, куда она им велела, и вскоре обнаружили во дворе за кошерной мясной лавкой, притаившейся среди молчаливых домов с закрытыми ставнями, за глухой задней стеной синагоги несколько десятков евреев. Здесь, видно, решался вопрос об участии гетто в общем восстании. Надо сказать, в разработке планов евреи проявляли удивительное спокойствие и методичность. Среди них выделялся человек лет тридцати с прекрасными, но усталыми глазами; он держался с неким врожденным достоинством, явно обладал задатками лидера, а также — как узнали друзья — неплохим запасом пороха и патронов. Итале понял, что имя этого человека Мойше, но фамилии его узнать так и не сумел. Под руководством Мойше их маленький отряд занял несколько весьма выигрышных позиций на крышах вдоль улицы Эбройи. Вскоре в конце улицы показалась цепочка королевских гвардейцев в красных мундирах и на холеных норовистых конях. И тут с крыш на них посыпались камни и затрещали выстрелы, странным образом напоминая праздничный фейерверк. Послышались крики, заметались лошади. Некоторые из лошадей, с уже опустевшими седлами, отчаянно ржали и пытались убежать, спотыкаясь о волочившиеся по земле поводья и нервно озираясь по сторонам. Когда наступило временное затишье, Итале спросил у лежавшего рядом с ним Мойше:
— Откуда у тебя столько боеприпасов?