— В настоящем.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что от той моей жизни ничего не осталось. С ней покончено… Она сгорела. Мгновенно. И пепел развеяли по ветру. Да, в общем, в ней ничего особенного и не было.
Лаура молча шла с ним рядом.
— Мечты юности! — сказал Итале пренебрежительно.
— Неправда! В течение последних пяти лет моей жизни придавала какой-то смысл только моя уверенность в том, что ты свободен, что ты трудишься во имя свободы, что ты делаешь то, чего не могу делать я, что ты делаешь это и для меня! Даже когда ты был в тюрьме, я и тогда верила в это, даже сильнее, чем когда-либо!
Он остановился, потрясенный этим страстным и неожиданным упреком; на мгновение взгляды их пересеклись, и он увидел, что Лаура понимает и то, о чем сам он не в силах сказать прямо: что он потерпел неудачу, даже, может быть, полное поражение, что она знает это и все же это ее не обескураживает и она отнюдь не воспринимает его как неудачника или глупца, иначе она никогда бы не упрекнула его в отступничестве.
— Господи, Лаура, ты не должна так слепо верить мне! — воскликнул он почти с отчаянием и уже без малейшей иронии. — Раньше, произнося пламенные речи о свободе, я ведь совсем не представлял себе, что такое тюрьма. Я вещал о добре и зле, но… не понимал, что такое зло, не понимал, что и я за него в ответе, — а я видел немало зла, немало смертей… И я тоже виноват в чужих смертях, Лаура, и я ничего не могу с этим поделать! Так что единственное, что мне еще осталось, это хранить молчание, не произносить тех слов, которые произношу сейчас. Позволь же мне это. Я больше не хочу приносить горе другим людям!
— Жизнь и сама по себе довольно зла и горька, — тихо возразила Лаура.
Вскоре вдали завиднелись сады, раскинувшиеся на холме над домом Сорде, и за ними — лесистые горные склоны.
— Если тебе отменят поражение в правах, — спросила Лаура, — ты вернешься в Красной?
— Не знаю. Во всяком случае, в ближайшем будущем вряд ли. Мне кажется, от меня здесь больше пользы, особенно пока отец болен.
— Да, — сказала она. — Конечно. Но он… Когда-нибудь он все равно должен был бы заболеть. А когда-нибудь он даже умрет, от этого ведь никуда не денешься, правда? И мы всегда это знали.
— Но когда-то я в это не верил; — тихо сказал Итале.
— Я знаю, — откликнулась Лаура, и он с удивлением увидел, что она улыбается. — Я, собственно, хотела сказать, что насчет этого тебе не стоит беспокоиться. Насчет поместья то есть. Если тебе нужно будет уехать. Мне, конечно, до Пьеры далеко, но справиться с хозяйством я вполне способна. Я хочу, чтобы ты это знал и мог на меня рассчитывать.
— Пока что я просто вернулся домой, — сказал Итале. — Ради бога, Лаура! Неужели ты хочешь, чтобы я снова куда-то уехал?
— Я хочу, чтобы ты понял: это совершенно неважно, что там твердят эти дураки из полиции! Что бы они ни говорили, ты совершенно свободный человек! — запальчиво и даже сердито воскликнула она. — Или, может, мне ты запретишь трудиться во имя свободы? Ах, Итале, ведь ты и есть моя свобода!
У него не нашлось слов, чтобы ответить ей.
Стоило им войти в дом, как Гвиде позвал Итале в библиотеку. Он хотел обсудить с сыном виды на урожай винограда. С тех пор как болезнь в очередной раз скрутила его, Гвиде, хотя и неохотно, признал, что все, включая доктора, были правы и придется сбавить обороты. Он стал отдыхать в строго определенные часы, а кое-какими хозяйственными делами и вовсе перестал заниматься, а также значительно реже стал бывать и в полях, и в конторе. Гвиде вообще сильно изменился: волосы совсем поседели, лицо и руки перестали быть такими загорелыми, и он, и без того высокий и худощавый, теперь казался еще костлявей и выше ростом. Итале, войдя в библиотеку, был поражен его сходством с Лаурой, они даже говорили с одинаковыми интонациями.
Им удалось очень быстро и при полном согласии обсудить как общее состояние виноградников, так и сроки сбора урожая, особенно если погода будет этому благоприятствовать.
— Но если станет жарче… — Гвиде не договорил, но оба поняли, что он имел в виду: тяжкий и не дающий возможности передохнуть труд на виноградниках становился невыносимо тяжелым, если жара устанавливалась на продолжительное время. Следовало также учитывать относительную неопытность Итале и то, что он еще не успел окончательно восстановить свои силы. — Ну да ничего, в конце концов, есть Брон, — спокойно закончил свою мысль Гвиде.