— Плохой признак, — покачал головой Чекко, и золотые монеты в его ушах качнулись тоже.
Дождавшись, когда кок удалился в свои владения, Элф Мейсон и Безымянный затеяли на корме разговор.
Киллиану не нужно было слышать слов, чтобы догадаться о чём речь. Достаточно увидеть, как Безымянный, зажимая ладонями рот, затрясся от беззвучного смеха. Этот смуглый до черноты парень прибился к ним во время одного из абордажей: клеймёный раб, который, вместо того, чтобы защищать своих хозяев, обратил против них их же оружие. Отсмеявшись, Безымянный, неслышно ступая, направился в сторону Сми, сосредоточенно гонявшему воду шваброй по палубе. Киллиан, отвернувшись, прикрыл глаза. Эта мизансцена была выучена им наизусть: вот сейчас Безымянный сдёрнет со Сми его драгоценную красную шапку, кинет — и, описав плавную дугу в воздухе, головной убор окажется в руках Элфа Мейсона. Сми будет подпрыгивать, бегать, изрыгать просьбы и ругательства, пока Мейсон, проникшись к нему притворным сочувствием, не вернёт ему шапку. Сми тут же натянет её по самые брови и сморщит толстое лицо, обнаружив, что кто-то успел подложить в его шапку комок склизких водорослей.
Ничего не менялось. Оставалось таким же, как двадцать, тридцать, сто лет назад. Когда-то, срывая с бушлата офицерские погоны и преименовывая «Святого Роджера» в «Весёлого…», Киллиан обещал экипажу, что жизнь их отныне будет яркой, свободной, но недолгой. Он сам верил в это, но ошибся. Хотя… много ли среди разномастного сброда, составляющего его команду теперь, матросов, что кричали в тот день «ура!» и с обожанием смотрели на своего капитана? Большинство из них давно упокоилось на дне морском…
— Да нужна мне твоя шапчонка! — в голосе Элфа Мейсона звучало знакомое насмешливое презрение.
Киллиан поднял веки и мрачно усмехнулся.
Сми сердито натянул свою красную шапку по самые брови, поднял забытую швабру и продолжил драить палубу. Ни водорослей, ни скользкой мелкой рыбёшки ему в шапку не подложили. Киллиан нахмурился. На борту начались перемены… Появление Белль означало, что их путешествие подходит к концу. Во всяком случае, его: после того, как Мила будет отомщена, Киллиан не собирается возвращаться во владения Пена. Но было ещё что-то. Шутки экипажа стали менее… смешными?
Капитан сошёл с мостика, проверил рулевого у штурвала и спустился вниз. Элф Мейсон проследил за ним взглядом, почесал бровь и заметил вполголоса:
— Что-то не так с капитаном.
========== Часть 5 ==========
Белль больше не избегала Капитана Джонса. Нет, она не преследовала его. Но, столкнувшись случайно, уже не отводила взгляда, смотрела с почти неприличной жадностью, словно рассчитывала разглядеть третий глаз, жабры на шее или торчащее из-под полы сюртука осьминожье щупальце. Но ничего такого не наблюдалось. Капитан выглядел обычным: неизменно элегантным — на стирку его белых рубашек Сми тратил драгоценную на борту пресную воду; насмешливым — его вечные улыбочки и самовлюблённые гримасы иногда напоминали ей шутовство Тёмного; вкрадчиво вежливым — его обманчивая ласковость пугала даже самых отъявленных головорезов; красивым — пусть Белль и не была особенно по нраву его манера подводить глаза чёрным, а губы красным, и во внешности капитана Джонса не было ничего от прямолинейной мужественности Гастона, — она не могла не признать, что он красив. Но именно это и казалось Белль неправильным. Какой бы печальной ни была история Джонса — в том, чтобы жить жаждой мести, было что-то… больное. Вот Белль и силилась различить в его облике признаки болезни — когда язва видна, её же можно залечить, не так ли? «Нет, не так», — звучал в ушах чей-то насмешливый голос, и Белль всё никак не могла разобрать, кому он принадлежит: Румпельштильцхену, Злой Королеве, ей самой? «Нет не так, всё не так, всё не так-то просто», — пел он, и ему вторили ветер, скрип снастей, шкворчание рыбы на жаровне, стук её собственного сердца и назойливые воспоминания о том, кто так сросся со своей болезнью, что не желал избавляться от неё. А ведь болезнь была так заметна, так очевидна, и Румпель — даже под золотой коростой проклятия — казался более открытым и уязвимым, чем капитан пиратов! «Это я сдалась слишком рано. Я была обижена, я придумала себе сказку и…» — Белль хмурилась, но это не помогало прервать ни на минуту не замедлявшееся течение собственных мыслей. Могла ли Белль предположить, что и они предадут её? Она привыкла находить в мыслях утешение ещё тогда, когда сделка с Тёмным выдернула её из круга привычных занятий и лиц; они поддерживали её во всех невесёлых перипетиях её ещё такой короткой жизни, — но теперь Белль тонула в их мутном потоке. И работа, занимавшая лишь руки — в этот раз она перебирала зерно, разделяя его на годное и тронутое то ли плесенью, то ли спорыньёй, — не отвлекала в полной мере. В трюме было сыро, и Чекко подгонял её: если зёрна не разобрать — гниль поразит все припасы. «У капитана Джонса гнилое сердце», — думала Белль, отбрасывая очередное потемневшее зёрнышко. «А у Румпеля? Чистое?» — стучало в висках насмешливым речитативом, и Белль опускала голову ниже, до боли стискивала зубы, не давая пролиться закипавшим в уголках глаз слезам.
Киллиан стоял у массивной подзорной трубы, поворачивал её здоровой рукой, оглядывая море от горизонта до горизонта. Когда среди однообразных оттенков синего, зелёного, голубого и серого глаз выхватил и другие цвета, он невольно сморгнул: не показалось? Но нет, так и было. На границе видимости он различил тёмные очертания кораблей со снятыми парусами. Флаги были подняты, и пусть с такого расстояния казались лишь крохотными оранжевыми точками — Киллиан их узнал. Оранжевый — геральдический цвет короля Леопольда. Ну, или того, кто теперь правит в Срединных Землях. Киллиан не особо интересовался вопросами престолонаследия или именами сменявших друг друга правителей. Когда живёшь так долго, подобные вещи становятся неважными. Корабли всё ещё находились настолько далеко, что даже через многократно увеличивающие стёкла трубы разглядеть их было почти невозможно. Оно и ясно: подойди они ближе, Робт, поставленный вперёдсмотрящим, уже доложил бы с реи о предстоящей встрече. Киллиан подкрутил стёкла, безуспешно пытаясь сделать картинку более чёткой, едва удержался от искушения прильнуть к окуляру плотнее: глаза слезились от яркой синевы слишком солнечного дня, и жирная чёрная краска, которой он имел обыкновение подводить веки, могла размазаться. Не то чтобы Киллиан слишком беспокоился о своей внешности — соблазнять здесь всё равно было некого. До мужчин он не был большим охотником, а единственную женщину мог взять и силой, не интересуясь её мнением на этот счёт. Смысл сохранять лицо был в другом: капитан пиратов никогда, ни при каких условиях не должен давать повода для насмешек. Киллиан помнил историю долговязого Бена, чьё мёртвое, вздувшееся тело долго украшало киль корабля вместо привычной ростры. Чёрная Борода, сменивший его на должности капитана, посчитал это остроумным. Да и легендарный Сильвер, державшийся с командой на равной ноге, кончил плохо. Нет, его не отправили прогуляться по доске, всего лишь сделали коком на собственном судне. Киллиан рисковать не мог. Слишком много было поставлено на кон. Он жил достаточно долго для того, чтобы понимать: сила пиратского капитана мнимая. Он командует своими ребятами лишь до того момента, пока они верят, что он имеет на это право. А вот если они усомнятся в этом — ему не устоять. Как бы хорош ни был Киллиан Джонс в бою, его сомнут и скрутят, пусть прежде он и успеет отправить на тот свет самых ретивых. От этой мысли становилось не по себе. Не то чтобы он боялся смерти или цеплялся за жизнь. Но сперва он должен исполнить задуманное. Отомстить Тёмному. Ничто не должно стать препятствием. А уж потом…
Он отодвинулся от окуляра, зацепил трубу крюком и крутанул на подставке вокруг собственной оси. Ничем не выдавая озабоченности, прошёлся по палубе; одобрительно кивнул подтягивающему ванты Джуксу. Расслабленно перетёк к баку, похлопал стоявшего за рулём Старки по плечу. Вполне дружески, только вот из-за этого должного выражать расположение жеста заточенное остриё крюка оказалось в опасной близости от шеи первого помощника. Надо отдать Старки должное: он даже в лице не переменился от капитанской ласки, только кадык дёрнулся нервно.