— Право руля, Старки, меняем курс. Отойдём от берега ещё мили на две… И…
— Но, капитан, — ох да, Старки всегда отличался излишней разговорчивостью. И почему Киллиан его терпел? Может быть, оттого, что отыскать толкового помощника среди этих болванов было не так уж просто?
— Хочешь обсудить это? Есть другие идеи? Я готов их выслушать, — Киллиан говорил без малейшей резкости, и даже не меняя позы, но острие его крюка по-прежнему находилось в дюйме от бьющейся на шее Старки голубой жилки.
Кадык Старки дёрнулся ещё раз, и он выдавил из себя:
— Нет, капитан.
— Ну и славно, — Киллиан не собирался пускаться в объяснения… Да и о галерах Леопольда команде лучше не знать. Подобные столкновения редко обходились без потерь, а выгод приносили немного. Но его головорезы были весьма далеки от тактики и стратегии, и Киллиан предпочитал выглядеть излишне деспотичным, а не излишне осмотрительным. — Выполняй.
Какое-то время Киллиан простоял рядом со Старки, наблюдая, как тот выравнивает курс, и вглядываясь в морскую гладь, вслушиваясь в плеск волн, поскрипывание штурвала, хлопанье парусов, шаги и разговоры матросов. Голоса сливались в тихий ропот; его ребята бывали шумными, но не тогда, когда их капитан не в духе. Киллиан уже собирался спуститься в каюту — вздремнуть перед предстоящей ночной вахтой, когда услышал за спиной довольно чётко произнесённое: «Очередная прихоть, вот это что!» Когда он развернулся — резко, но без излишней поспешности, — никто из матросов не смотрел в его сторону: Джукс по-прежнему подтягивал ванты, согнувшись у фок-мачты, Безымянный и Сми штопали прорехи в парусах, не отводя взглядов от толстых игл, Ко-ксон перегнулся через борт и водил по свежей заплате на корме вымазанной варом кистью на длинном древке. Только один человек смотрел на капитана в упор. Белль. Она стояла у трапа, прижимая к груди тощий холщовый мешок и не опускала глаз под суровым взглядом однорукого капитана. В её позе не было ничего вызывающего или кокетливого. Она смотрела — изучающе. Точно он какая-то диковина. И Киллиан еле удержался от того, чтобы первому отвести глаза. «Давно бы пора привыкнуть к вниманию дам», — подумал он, пытаясь этой мыслью отогнать другие — далеко не столь самодовольные. Ухмыльнулся, соединил горстью пальцы, поднёс их к губам и, звучно чмокнув, отправил Белль воздушный поцелуй и удовлетворённо хмыкнул, когда на скулах у девушки проступили красные пятна.
Белль потупила глаза. В груди пекло, а лицо горело как от пощёчины. Она глубоко вдохнула, пытаясь утишить забившееся чаще сердце, перевела взгляд с собственных грязных и босых ног на трудившихся над парусами Сми и Безымянного, произнесла неожиданно хрипло:
— Прикормка. — И добавила зачем-то: — Я принесла.
Она не двинулась с места, лишь вытянула перед собой руку с мешком, полным гнилых зёрен, в ожидании, что кто-то заберёт его. Кто-то из тех, что каждый вечер растягивает сети. Безымянный или Хью. Она не ожидала, что Ко-ксон отложит кисть и — осторожно, избегая касаний, — вынет из её рук мешок.
— Хорошо, — кивнул он.
И Белль ответила таким же кивком, удерживая в себе рвущиеся наружу вопросы: почему Ко-Ксон — он же никогда не рыбачил? Почему он словно боялся дотрагиваться до неё? До этого старый негр не раз накрывал её пальцы своими твёрдыми руками — и Белль каждый раз удивлялась тому, какими светлыми были его ладони: бело-розовыми, без малейшего намёка на смуглость. Что же изменилось сейчас, под пристальным взглядом капитана?..
Белль не раз убеждалась: если задавать вопросы самой себе, ответы приходят сами. Иногда слишком поздно, а иногда с пониманием, что лучше бы теми вопросами на задаваться. Но лгать самой себе глупо, да и не выйдет. Под взглядом капитана. Вот в чём дело. Он смотрел на них — на неё — по-новому. Не так, как прежде. Взглядом, масляным настолько, что, кажется, он должен был бы оставлять на её коже жирные следы. Белль увидела в этом лишь ещё один способ унизить её. Но если даже бесстрашный Безымянный так и не поднял на неё глаза, а Ко-Ксон касался её так, словно боялся обжечься… Возможно, это значило больше, чем ей показалось вначале.
Белль смотрела на палубу и не знала, куда девать руки, не занятые больше мешком. Она бы спрятала их под передник, но передника у неё не было, поэтому они остались висеть вдоль тела — пустые и бесполезные. Ей хотелось прижать их к груди, но она не позволила себе этого жеста, слишком очевидно выдавшего бы её страх.
Прежде, чем скрыться в грузовом отсеке, пленница снова подняла на него глаза, а потом развернулась, взмахнув подолом колыхнувшейся юбки, и ветер взлохматил её короткие кудри. С минуту Киллиан размышлял о том, стоит ли считать это приглашением. А потом, оглядев своих притихших ребят, сказал в пространство: «А я всё равно узнаю, кто тут такой разговорчивый», — и отправился в трюм, следом за дерзкой девицей. Ему всегда нравились строптивые, так что… Почему, собственно, и нет.
========== Часть 6 ==========
В трюме было темно: подвешенная на вбитые в переборку крючья масляная лампа давала мало света. Но Белль, копошащуюся среди тюков с провизией, Киллиан заметил сразу. Девушка тоже не могла не ощутить его присутствия, но действовала так, словно здесь никого не было: по очереди ослабляла верёвки на сложенных здесь мешках, оглядывала содержимое, снова затягивала горловины потуже. Наконец она, кажется, нашла, что искала, и взвалила очередной тюк себе на плечи — маленькая фигурка тут же смешно искривилась. Девушка прошла по узкому проходу, подкрутила лампу, погрузив трюм в почти беспросветный мрак — теперь фитиль едва тлел, — и обошла стоящего у двери Киллиана, точно на её пути стоял не человек, а очередной ящик. «Ах, благородная девица демонстрирует мне всю глубину своего презрения», — Киллиан усмехнулся этой мысли и запустил пятерню в волосы девушки, заставляя её остановиться и запрокинуть голову назад.
— И не тяжело тебе, любимая? — он почти пропел эти слова.
Белль с усилием выдохнула:
— Нет, — и Киллиан разжал пальцы, огладил затылок, с нажимом провёл по выпирающим позвонкам: вырез на платье был достаточно глубок, да оно, к тому же, болталось на пленнице, спадая с плеч — так и не подогнала толком по фигуре, только подол да рукава укоротила.
В трюме было слишком тесно, и он не мог не чувствовать её тепла и облака окутавших её запахов: прогорклого масла, дыма, соли, пота, запёкшейся крови и рыбы. Она слишком много времени проводила на камбузе и пахла, словно один из его матросов, словно Чекко. Только вместо перегара и кислого дыхания под всеми этими слоями прятался её собственный аромат — сладковатый, приторный. Женский. Киллиан выбросил вперёд искалеченную руку и упёрся крюком в переборку, преграждая пленнице путь.
— Может, всё-таки помочь тебе, любимая?
— Нет.
Темнота мешала разглядеть её лицо, и воображение достраивало сокрытое в тени: как она покраснела — Киллиан не раз наблюдал, как кровь приливала к лицу Белль и при более невинных обстоятельствах, — поджала губы, как заблестели её глаза. «И всё-таки, она напугана», — заключил Киллиан с неслышной усмешкой: иначе бы с присущей ей бесцеремонностью уже ощупывала его лицо взглядом. А сейчас — ишь ты! — прячет его где-то под веками и голову опустила.
— Если хочешь, любимая, — голос Киллиана обрёл сладость патоки, — я могу снять его, — он кивнул на поблёскивающий протез, но, сообразив, что потупившая глаза пленница не может видеть его жеста, проговорил вслух: — Я о крюке… Он острый и опасный, — Киллиан склонился так низко, что его дыхание коснулось виска стоявшей перед ним девушки, — и мне нравится такой расклад, но иногда я его снимаю. Хочешь посмотреть?
— Нет, — хрипло пробормотала Белль.
Как всегда, без должного почтения. Она могла бы добавлять «капитан» или хотя бы «господин Джонс», или, может быть, назвать его Киллианом? Пусть ничто из произошедшего между ними не давало ей этого права, но всех ребят она звала по именам, и Киллиану почему-то захотелось услышать, как бы звучало из её уст и его. Было что-то странное в её манере: каждый, о ком она говорила, словно становился значительней, достойней, чем являлся. Даже обкоцанные «Робт» или «Билл» в её речи казались не короткими именами простолюдинов, а дворянскими титулами. Киллиан приподнял бровь, на миг задумавшись о том, насколько успела Белль сблизиться с его командой. Отсутствие слухов ещё ничего не означало — в конце концов, на корабле были укромные уголки. Воображение нарисовало ему Белль, пыхтящую под сморщенным Чекко или мокрым от пота кругленьким Сми.