— Я не понимаю, о чём ты, любовь моя, — через силу пробормотал Киллиан. — Если на тебя польстился урод, обделённый вниманием женщин, это ещё не означает, что у тебя есть шансы со мной.
— Значит, мне показалось, — протянула Белль почти насмешливо.
— Что я пожалел тебя? — парировал Киллиан, уже более бойко. Самообладание возвращалось к нему. — Нет. Я, знаешь ли, офицер, по крайней мере, был им когда-то, и благородный человек — а это уже навсегда. Так что не пожалеть девицу в беде я просто не мог — такова уж моя натура.
— Даже если в этой беде девица оказалась по твоей же вине, — подхватила пленница его небрежный тон, но в голубых глазах по-прежнему решимость соседствовала с обречённостью.
«Чего она добивается?» — подумал Киллиан растерянно, — «Хочет, чтобы я разозлился и насадил её на крюк?»
Но вслух он произнёс другое:
— Осмелюсь напомнить, барышня, что я не похищал вас из отцовского дома и не запирал в башне.
— Мне остаётся только восхищаться глубиной вашего благородства, господин бывший офицер, — совсем осмелела пленница и, уперев руки в бока, продолжила: — Не соблаговолите ли вы убрать локти с ларя, чтобы я могла достать овощи для супа?
Он мотнул головой, стряхивая пелену застилавшего глаза гнева. Что ж, ей хочется поиграть, он согласен. В таких играх он всегда выходит победителем, и маленькая дрянь ещё будет умолять его взять её, а он подумает. Киллиан с притворной покорностью освободил крышку ларя.
— Так что там насчёт ужина, любимая? — вернулся он было к прежней теме, но тут ведущий на палубу люк открылся, и в квадратном проёме показалось искажённое страхом толстое лицо Сми.
— Не хотели вам мешать, капитан, — начал он скороговоркой, — но море, кажется, горит.
— «Роджер»? — встрепенулся Киллиан.
— Нет, само море, капитан, — всё так же торопливо пропыхтел Сми. — Вам стоит это увидеть.
Комментарий к
Бета пока находится в отпуске и вычитывала эту главу с телефона.
Так что не будьте слишком строги к нам.
(Публичная Бета открыта).
========== Часть 7 ==========
Ветер всё так же исправно гнал их от берега, небо было ясным, лёгкие белые облака проплывали в высокой синеве, не пытаясь собраться в тучи. Старки — первый помощник — выполнял распоряжение капитана и уводил корабль в открытое море, хотя и не понимал, зачем понадобился этот маневр: трюмы ломились от редкостей, за которые купцы в Аграбе были готовы заплатить звонкой монетой, и команде давно уже было пора ступить на землю, наесться от пуза, пройтись по узким улочкам южного города, одеться в кожу и шелка… Плаванье было полным опасностей, пребывание в Неверленде скорее походило на унылое существование, чем на жизнь, достойную настоящих мужчин, и все они заслужили отдых. Старки и сам хотел забыться в объятиях какой-нибудь женщины с густо подведёнными глазами, в пышных шароварах, со звенящими при каждом движении тяжёлыми браслетами на запястьях. Они уже бывали в Аграбе раньше, и Старки знал, где найти такую… Конечно, не ту же самую: годы во владениях Пена сливались в дни, десятилетия — в недели, и во всём остальном мире уже, вероятно, прошло достаточно времени для того, чтобы юная красотка, покорившая его когда-то гибкостью смуглого стана, превратилась в древнюю старуху. Впрочем, это не особенно смущало Старки. Для него все восточные женщины были на одно лицо. Однако сейчас каждое пройденное лье удаляло их от пропахших благовониями комнат, низких диванов с разбросанными на них атласными подушками, налитого соком чёрного винограда на расписных блюдах, угодливых девиц с узкими ступнями. Старки злился, но не сходил с указанного Крюком курса, лишь иногда отводил душу, награждая снующих по «верхам» матросов званиями болванов и идиотов. Он с куда большим удовольствием адресовал бы эти ругательства самому капитану, но с Крюком шутки были плохи: дерзостей тот не спускал никому.
Старки тяжело наваливался на штурвал, не давая кораблю покориться какому-то упрямому течению, оглядывал обманчиво однообразное на вид море и предавался злой и нудной тоске. Что мигом слетела с него, когда он увидел у горизонта — там, где за размытой линией предполагался далёкий берег, — тёмную точку. Это ещё не было поводом отклониться от маршрута и мало что значило. Но вскоре точка выросла до пятнышка. Что-то с этим было не так. Торговый путь в Аграбу проходил вдоль береговой линии. Не так уж и близко к берегу — сесть на мель тоже никому не улыбалось, — но и не удаляясь от него настолько. Искать другой путь не было особого смысла: киты в южном море не водились, косяки глупых рыб, прикормленных местными, заходили в прибрежные бухты… Здесь не было даже островов, если, конечно, не считать таковыми торчащие из воды осколки скал, сплошь покрытые белым птичьим помётом.
«Что же это может быть?» — гадал Старки. — «Ещё один пиратский корабль?» Но пятно на горизонте росло слишком уж быстро для парусника.
По негласным правилам, обо всех новостях следовало тут же докладывать капитану. Но Старки пронзила догадка: для Джонса появление ещё одного судна может оказаться далеко не новостью. Как раз перед тем, как отдать распоряжение о смене курса, их однорукий капитан долго стоял на обзорной площадке, оглядывая окрестности в подзорную трубу. Раз так, то Крюк наверняка знал, что это за судно и зачем оно вышло в море. Только вот делиться своими соображениями с командой нужным не посчитал. Обида царапнула Старки только в первое мгновение. Он давно знал, что капитан ему не доверяет. «И правильно делает», — понимал Старки в глубине души. Пусть многие в команде были едва ли не влюблены в Джонса, очарованы его удачливостью, отчасти показной жестокостью и юмором — слишком грубым, но именно таким, что неизменно нравится черни, — на Старки обаяние капитана не действовало. Он признавал силу Крюка и считал за лучшее этой силе подчиняться. Старки даже добился для себя некоторых привилегий и сделался на «Весёлом Роджере» почти незаменимым. Он единственный — кроме самого капитана — мог просчитать курс в открытом море, сверить разные карты, знал наизусть все лоции Эренделла и Девяти Королевств [1]. Старки держался свободно, Крюк прилюдно величал его «друг мой», никогда не поручал ему чёрной работы, время от времени разделял с ним трапезы, да и доля Старки в общей добыче была неизменно высока. Так что многие и впрямь верили в дружбу капитана и его старшего помощника. Но втайне Старки недолюбливал Джонса и мечтал занять его место. Ему не по нраву была и одержимость крюкорукого местью, и его непредсказуемость, и многочисленные сделки, заключённые с этим чокнутым Пеном. Так что если Джонс и не посвящал своего «старшего» — да и единственного на борту — помощника в свои намерения, то винить его в этом было сложно. Пусть капитан и не был джентльменом — Старки упорно не желал верить в байку о благородном происхождении Джонса, — но обладал завидной проницательностью.
Старки приказал Биллу Джуксу сменить его у руля, а сам направился к подзорной трубе, подкрутил линзы и удивлённо хмыкнул: это была галера. Паруса были подняты, а на вёслах сидели гребцы, помогавшие ветру выполнять свою работу. Это казалось странным — на таких судах на вёсла обычно садились во время штиля, при спущенных парусах, — но в какой-то мере объясняло скорость передвижения чужого корабля. Куда же он так спешил? Приглядевшись, Старки заметил на горизонте сизый дым. Берег далеко, а значит, горит что-то на море. Корабли. И судя по количеству клубящегося дыма — целая флотилия. А этот, значит, торопится удрать с поля боя. Лицо Старки оставалось непроницаемым, но внутренне он улыбался, представляя себе, как идёт на абордаж, как в пылу сражения обрубает крючья и остаётся на галере с несколькими преданными людьми, как предлагает незнакомому экипажу присягнуть ему на верность… Все эти приятные видения внезапно оборвались. Увиденное в окуляр оказалось невероятней любых фантазий. Дым, вместо того, чтобы исчезнуть за линией горизонта — «Весёлый Роджер» шёл в открытое море и удалялся от его источника, — наоборот, приблизился. Но никакой преследующей одинокую галеру пылающей флотилии не наблюдалось, только расползающиеся по глади моря сизые клубы. Вот один из них достиг видневшегося вдали судна, и то исчезло, будто бы его никогда не было. Хотя труба увеличивала исправно, Старки не заметил ни пылающих парусов, ни пробоин, ни суетливо спускаемых на воду шлюпов. Галера точно растворилась, сама обратилась в дым.