У Саши пересохло в горле. Началась разгрузка второй платформы. Десятки, сотни груженных бронетехникой вагонов простирались в темное пространство вокзала.
— Чем расплачивается?
— Концессиями на добычу полезных ископаемых. На кабальных условиях. Майкопская нефть, криворожская железная руда, донбасский уголь. Надо сказать, Щербатов держался довольно долго, как на него ни давили. Но твоя распространяющаяся, как лесной пожар, тамбовская революция не оставила ему выбора. Пришлось ему обменять наконец природные богатства России на военную помощь. Эти бронеавтомобили уже завтра выдвинутся на Тамбов. Скоро там разверзнется ад на земле. Так что свой французский паспорт ты честно заработала. Теперь уезжай.
Саша, тяжело дыша, привалилась к стене, обхватила себя руками. Отчаянно хотелось сесть, ноги не держали, но все кругом было ужасающе ветхим и невыносимо грязным.
— Я не знала, — голос прозвучал сипло. — Не знала.
— Ну конечно же, ты не знала, — Вершинин закатил глаза. — Воображала, будто служишь революции, трудящимся всего мира или что там у тебя, пока выполняла французский заказ.
— А ты? — спросила Саша, пытаясь справиться с дыханием. — Ты все понимал с самого начала, Рома?
В безжалостном свете газовых фонарей Саша явственно видела мешки у него под глазами.
— А мне-то что. Я ж подлая продажная тварь. И нашим и вашим за копейку спляшем, — Вершинин говорил отрывисто, его дыхание участилось, ладони сжались в кулаки. Он в ярости, поняла Саша, причем ярость обращена не на нее. — Одни фанатики самозабвенно истребляют других фанатиков, никто не думает, чем все это оборачивается на деле, а за Россию душа должна болеть только у меня? По-твоему, мне нравилось участвовать в распродаже родной страны за гроши? Да еще в такой бездарной распродаже…
— Я знаю, что тебе это не нравилось. У тебя ведь есть собственное достоинство, Рома. Почему ты согласился на это?
— Потому что Реньо мог в любой момент сдать меня ОГП. А я не одержим стремлением к мученичеству, в отличие от тебя! Носиться с последним патроном, как с писаной торбой — не мое это. Я жить хочу, Александра. И жить хорошо, черт возьми. Я жизнь очень люблю. Настолько, что мне даже хочется, чтоб ты жила. Привык я к тебе, хоть ты и фанатичка безмозглая. Если я узнаю, что ты действительно умерла под пытками в ОГП, это испортит мне настроение на целых полдня. Потому не тяни канитель. Тебе ведь и тридцатника не стукнуло. Можешь еще пожить. Уезжай.
Сквозь аромат его дорогого, но скверного одеколона явственно проступал запах свежего пота. Движения и мимика — резкие, будто он преодолевал какое-то сопротивление. Саша никогда не видела его таким напряженным.
— Почему ты настаиваешь, чтоб я уехала, Рома? Потому что иначе ты должен будешь меня убить?
Вершинин кривовато усмехнулся.
— Вот любите вы, женщины, драматизировать… Устранить. Ликвидировать агента, исчерпавшего свою полезность. И я могу это сделать, ты ведь знаешь меня. Да, особого удовольствия я не получу. Ты все же была неплохим партнером. Потому я и купил для тебя возможность уехать из страны. Реньо, впрочем, цену особо не заламывал. Ты ему понравилась.
— Понравилась? В каком смысле?
— Да не в этом, не воображай о себе, дуреха, — Вершинин сморщился. — Тоже мне, фам фаталь тамбовского разлива… Реньо сказал, что такой потенциал разрушения, как у тебя, грех не использовать дальше в интересах великой Франции. А почему так надо для мировой революции, он как-нибудь тебе объяснит. Но это уже потом, без принуждения. Сейчас у него одно условие: ты должна сама согласиться уехать. Сказал, он не ОГП, чтоб спасать людей против их воли. Надеюсь, теперь дошло до тебя, что вариантов нет? Уезжай.
— Покурить-то можно мне?
— Да, давай уже. Тебе положено.
Папироса загорелась с третьей спички, хоть вроде они и не отсырели.
— Но почему моя полезность исчерпана? — спросила Саша. — Я не последний человек в Тамбовском восстании вообще-то. Они там что, опасаются, что я прозрею и попробую его остановить? Да даже если б я захотела. Это невозможно. Что, я каким-то образом обращу в ничто причины, которые это восстание вызвали? Верну людям все, что у них отняли, воскрешу их родных, превращу Новый порядок в царство справедливости? Да ну бред же. Если сжать в руке любую горсть тамбовского чернозема, потечет кровь — столько ее там пролито. Ничего бы я не смогла остановить. Сам Христос не смог бы, если б воплотился еще раз.