Матрона в хороводе не участвовала, осталась снаружи. Впрочем, и белой рубахи она не носила, на ней была обычная старушечья одежда.
Только теперь Саша заметила два предмета перед собой. Первым был ковш, кажется, тот самый, с которым Матрона пришла к ней в подвал в первую встречу, но теперь в нем была не вода. Саша знала, что там, и ее передернуло. Эту горечь, вкус яда она не сможет забыть никогда. Такое пьют под дулом пистолета или вовсе вливают в людей силой. Отказаться от своей воли по своей воле… звучит как безумие.
Вторым предметом был маленький нож с костяной рукоятью.
Хоровод кружился все быстрее. Люди уже бежали так, что Саша не могла различить отдельных лиц. Как только они сохраняют равновесие? Среди них ведь есть и совсем пожилые. Саша поняла, что это становится попросту опасно. Если хоть один из кружащихся сейчас споткнется, упадут все, и на такой скорости они запросто покалечатся.
Надо, кажется, все же уйти. Вдруг кто прознает, чем комиссар тут занимается? Сраму не оберешься. Можно потерять с таким трудом завоеванный авторитет.
Но на Тамбов наступают колонны бронетехники. Ни от какого оружия нельзя отказываться. В конце концов, она уже здесь.
Саша взяла ковш в обе руки и, преодолевая отвращение, выпила — до дна. Волна горечи захлестнула, выбила воздух из легких. И все сделалось очень просто и легко. Она вспомнила.
Нежные руки Веры, поправляющие ей волосы. Надежное плечо Щербатова, к которому так хотелось прижаться и сделаться слабой. Она ведь всегда хотела стать слабой, но не позволяла себе. Вот дурочка-то!
Саша счастливо засмеялась. Как глупо — она боялась, что снадобье лишит ее свободы. А ведь оно само и есть свобода. Свобода от ответственности, свобода от выбора, свобода от чувства вины. Свобода от необходимости быть субъектом этого паскудного исторического процесса.
Теперь все стало просто. Саша подняла глаза, ожидая приказа. Если ей велят сейчас вонзить нож себе в горло, она сделает это с радостью.
— Назови свое имя.
Всего-то?
— Суламифь.
Это было правдой, так ее назвали при рождении. Имя девушки из виноградника, нежной и слабой, ставшей наложницей великого человека.
— Не то. Еще раз. Назови свое имя.
— Юдифь.
Это тоже было правдой. Имя сестры, вписанное в ее документы по ошибке, приросло к ней ближе, чем данное при рождении. Имя великой женщины, которая смогла околдовать врага своего народа и убить его же оружием. Саша пыталась совершить что-то похожее, но ничего у нее не вышло…
— Не то…
У Саши перехватило дыхание, будто ее ударили. Она старалась как могла, но ее ответы не устраивали того, кто ей приказывал. Это было недопустимо, но как исправить дело, она не знала. Огляделась панически. Кругом был только хоровод, и он не снижал скорости. В нем не разглядеть было отдельных людей — а может, и не было уже никаких отдельных людей. Все происходило в молчании. Пламя свечей слилось в огненное кольцо, белые рубахи соединились с ним.
Больше Саше ничего не приказывали, и это было тяжело, почти невыносимо. Но голова работала ясно, и она попыталась вспомнить, что еще ей говорили сделать. Кровь. Немного крови. Нож. Вот так просто. Осторожно, стараясь не задеть вену, Саша надрезала левое запястье. Кровь пошла не сразу. Тяжелая капля медленно, будто нехотя выступила на коже и упала на земляной пол.
Земля ожила, вздыбилась, закипела. Только под Сашиными коленями она осталась неподвижной, а кругом бушевала, будто море.
Прямо перед Сашей вырос земляной столб. Он непрерывно двигался, колыхался, гнулся, постепенно обретая форму человеческого тела. Голем из чернозема, перемешанного с кровью.
Дело не в снадобье, догадалась Саша. Это хоровод. Люди не могут так долго, так неистово двигаться, оставаясь при этом людьми. Те, в хороводе — уже что-то другое. Они отрекаются от самих себя в этом движении — и воплощают то, во что верят.
Фигура становилась все отчетливее. Это определенно была женщина, коренастая и сильная, безо всякой хрупкости или изящества. Могучие ноги, мощные полные бедра, крепкий торс, широкие плечи, довольно большая и при этом отнюдь не рыхлая грудь. Черты лица выразительные, полные энергии, но грубоватые, словно вытесавший их скульптор торопился. Волосы едва касаются плеч.
Саша в изумлении откинулась назад, глядя на голема снизу вверх. Это тело она видела каждый день — и не видела никогда. Стоящая перед ней женщина была сильной, даже грубоватой, но невероятно свободной и… притягательной. Страх, стыд, чувство вины — для нее всего этого просто не существовало. От первобытной привлекательности этой женщины перехватывало дух. Она состояла из перемешанной с кровью земли, но всякая живая плоть откликалась на ее зов. И ведь это было ее, Сашино, тело, слепок с нее. Но в каком виде! Тихая еврейская девочка, скромная петроградская барышня, суровый армейский комиссар — она никогда не позволяла себе, даже представить у себя не могла такого разворота плеч, осанки, усмешки, взгляда…