— Я не был оригинален, — подхватил Михайлов. — Отговорился болезнью тетушки, которой у меня, признаюсь, отродясь не было. Эти благотворительные вечера — скука смертная. Но если нелегкая все же занесет вас туда, ради всего святого, не ешьте ничего! Лучше уж поголодать. Осетрину у Барятинских подают несвежую. С этим был связан такой конфуз…
Беседа перетекла в безопасное русло светских сплетен. Реньо спокойно курил сигару, развалившись на оттоманке. Инцидент, по-видимому, совершенно не расстроил его, а лишь развлек. Поза его была расслабленной, однако выглядел он эффектно. Несмотря на грузность, француз оставался поразительно элегантным. Неровные пятна седины в черных волосах ничуть не портили его, взгляд темных глаз обволакивал. Вера говорила, что комиссар Реньо — сильный гипнотизер. Не с его ли подачи обыкновенно сдержанный Алмазов вышел из себя на ровном месте?
— Однако позвольте откланяться, — сказал Алмазов четверть часа спустя. — В Большом дают «Кориолана», я обещал супруге, что мы непременно посетим этот спектакль сегодня. Анна обожает театр, не пропускает ни одной премьеры.
— И я пойду, — поднялся Реньо. — Как говорят у вас в России… время знать гордость?
— Пора и честь знать, — поправил Щербатов.
— Именно! — обрадовался Реньо. — Благодарю вас, месье! Я высоко ценю богатство русского языка и сожалею, что пока владею им в недостаточной степени…
Вот бы твое стремление овладеть русским богатством языком и ограничивалось, подумал Щербатов.
— Вера Александровна, у вас замечательный дом, — продолжал комиссар уже в прихожей. — Такую изысканную обстановку и в Париже нечасто увидишь!
Щербатов с трудом удержался от того, чтобы поморщиться. Вроде бы Реньо сделал комплимент, но одновременно и подчеркнул, в какую отсталую варварскую страну занесла его судьба.
— Неудивительно, что вы редко видите подобную обстановку в Париже, — лучезарно улыбнулась Вера. — Этот стиль называется «русский модерн».
Михайлов задержался после ухода других гостей. Он стал семье Щербатовых если не другом, то, по-видимому, добрым приятелем.
— Любопытно, однако, что Алмазов собрался смотреть именно «Кориолана», — заметила Вера.
— Будьте любезны, напомните, о чем эта пьеса, — попросил Михайлов. — Я, к своему стыду, не большой знаток Шекспира.
— Кориолан — герой войны, который не сумел выстроить политическую карьеру в мирной жизни, со всеми перессорился, стал изгоем и в конце концов соединился со своим врагом, чтоб отомстить согражданам, не оценившим его по достоинству.
— Я всегда полагал, это о том, что героем и подлецом человека делают одни и те же качества, — сказал Щербатов.
— Да уж, символично… Вы считаете, казаки Топилина в самом деле усмирят Тамбовщину до начала жатвы? — спросил Михайлов, подливая себе шартрез.
Щербатов отрицательно качнул головой.
— В таком случае на карьере Алмазова можно будет поставить крест, — продолжил Михайлов. — Он и так уже многим как кость в горле со своей партией, которая может сделать новую Думу совершенно неуправляемой, — в этом узком кругу никто не стеснялся называть вещи своими именами. — Не удивлюсь, если скоро будет поставлен вопрос о выводе Департамента охраны государственного порядка из состава МВД и предоставления ему чрезвычайных полномочий. Например, тамбовский кризис может изрядно этому поспособствовать, а тут еще забастовки в Иваново-Вознесенске, волнения в Кронштадте… Не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорится.
Щербатов медленно кивнул. Если б он имел право руководствоваться личными симпатиями, то, безусловно, предпочел бы сговору с Михайловым союз с Алмазовым. Стремление Алмазова дать России сильный, состоящий из крупных партий, подлинно демократический парламент не могло не вызывать уважения. Проблема в том, что в настоящий момент это было неуместно. Обстановка требовала принятия суровых решений без всяких проволочек. Дума, состоящая из мелких фракций, подходила для этих задач гораздо лучше. При помощи манипуляций бюджетом и финансовых вливаний Михайлов умел быстро добиваться нужного исхода голосования практически по любому вопросу. Это делало Ваньку-Каина бесценным политическим союзником в существующих условиях, а на нечистоплотность его методов приходилось до поры закрывать глаза.
Увы, на пути к великой цели личными принципами и симпатиями приходилось жертвовать.
— Однако если поставки хлеба союзникам окажутся под угрозой, майкопскую нефть нам не сохранить, — сказал Щербатов.