Ветер не успокаивался, все кружил и кружил сорванные лепестки сливы. Казалось, в погожий весенний день разыгралась метель.
— То есть вы все же сражаетесь за ваш народ, Саша?
— Да нет же! За то, чтоб не было больше народов, религий, неравенства по образованию и по имуществу. Всего, что разделяет людей.
— И чтоб мужчин и женщин тоже больше не было?
— Нет… но да, превосходная идея. Не думала об этом прежде. Такая мелочь, на фоне прочего. И все же было бы неплохо. Кстати, раз уж вы затронули эту тему, Щербатов… — Саша потерла виски, пытаясь припомнить что-то невероятно далекое, почти нереальное. — Вы не находите эти наши встречи несколько неуместными? Я теперь замужем. У вас наверняка тоже кто-то есть, вы не похожи на человека, который будет долго страдать по несбывшемуся. Между нами нет ничего, кроме войны. Я не хочу видеть вас иначе, чем через прицел. Не могли бы мы перестать встречаться таким образом?
— Месмерист из нас двоих вы, — ответил Щербатов. — И связь эту тоже проложили вы. Вы можете ее разорвать?
Саша отрицательно качнула головой.
— Есть только один способ цивилизованно закончить то, что происходит между нами, — сказал Щербатов. — Саша, если вы тоже видите этот сон и способны запомнить хоть что-то из него, я прошу вас: уезжайте из страны. Вам не станут чинить особых препятствий. Я вычеркнул ваше имя из списков тех, кого разыскивают усиленно. Полковой комиссар — невелика птица, а я чувствую себя виноватым перед вами и не хочу мстить. Ваша война проиграна. Все, чего вы добьетесь, продолжая сопротивление — жертвы, которых можно избежать. А вы ведь молоды, вы еще не начинали жить. Уезжайте. Избавьте нас обоих от жестокой и грязной развязки. Сны, надо полагать, тогда прекратятся — мы ведь не будем более повязаны общей судьбой.
— Я всесторонне обдумаю ваше щедрое предложение, — сказала Саша, скривив губы.
Во всем этом не было ровным счетом ничего смешного, на Саша выглядела так забавно, что Щербатов против воли улыбнулся.
— Отчего, — спросил он, — вас вечно так невозможно спасти?
— Тот, кто спасает — это я, — ответила Саша почти серьезно. — Спасителя спасти нельзя. Как знать, Щербатов, может, я и вас однажды спасу от того, что вы с собой делаете.
Глава 11
Сентябрь 1919.
Любовь бедной девушки из виноградника и великого царя никогда не пройдет и не забудется, потому что крепка, как смерть, любовь, потому что каждая женщина, которая любит, — царица, потому что любовь прекрасна!
Саша вздохнула. Она предпочла бы почитать что-то другое, но именно «Суламифь» Куприна оказалась первой подвернувшейся ей под руку в магазине книгой в красной обложке.
Среда, с шести до семи вечера, булочная Филиппова на Невском проспекте, столик у окна, горячий шоколад, книга в красной обложке в руках. Такими были условия выхода на большевистское подполье, о которых знал Вершинин. Саша тщательно выполнила их все.
До сих пор никакого результата это не дало.
Маленькие круглые столики и изящные венские стулья стояли так близко друг к другу, что Саша, хотя ее зрение существенно ухудшилось в последние месяцы, спокойно могла читать газету в руках полного господина, сидевшего через два стола от нее. И все равно свободных мест в просторном зале почти не осталось. Булочная Филиппова в этот час была переполнена: дамы, гувернантки с детьми, военные, интеллигенты, приличного вида мещане. Только чистая публика, разумеется: простонародью вход на Невский проспект был воспрещен. Городовые бдили и рабочий люд пропускали сюда только по предъявлению особого пропуска. Пропуска выписывали тем, кто трудился в богатых магазинах и заведениях. У половых в белых фартуках, шустро сновавших между столиками, наверняка такие были.
Никто из всех этих людей, однако, не попытался выйти с Сашей на контакт. Пожилая дама в седых буклях, случайно задевшая Сашин стул, рассыпалась в извинениях, и Саша заговорила с ней о наплыве посетителей, однако дама беседу не поддержала. Студент с пакетом булочек подмигнул Саше и она кокетливо улыбнулась ему в ответ, но он уже спешил к выходу. Перемазанный кремом ребенок лет четырех, пока гувернантка болтала с подругой, потянул руки к Сашиной книге… да нет, ну это-то тут при чем.
К новой гражданской одежде Саша еще не привыкла. В последние годы, если не считать месяца в плену, она носила только солдатские гимнастерки на пару размеров больше, чем ей требовалось. Приходилось подворачивать рукава, зато все женское в ее теле было благополучно скрыто. Блузка же мягко облегала грудь, причем рюши, как назло, подчеркивали ее очертания вместо того, чтоб маскировать. Ничего непристойного в этом не было, многие женщины носили такой же фасон. Но Саше все время казалось, что ее грудь слишком большая, потому хотелось ссутулиться и скрестить руки перед собой. Приходилось постоянно напоминать себе, что надо держать осанку и вести себя непринужденно.