— Именно. У тебя есть связь с Тамбовом?
— Немного своеобразная, но есть.
— Тогда скажи нам пароль, по которому восставшие смогут опознавать наших комиссаров.
Саша мысленно переложила сообщение на язык святого письма. Наталья Антонова вручила ей целую пачку этих замечательных памятников народного христианства, и Саша успела освоить их стиль.
«Святая мученица царица Александра переписала осемнадцать раз это письмо, и стали посланные от нее во все концы приходить к чадам ее, говоря: „Во имя Пречистой крови, на грешную землю пролитой“. И ежели кто молвил так, принять его надлежало, как самую царицу, и все выполнять, иже прикажет. И тем закрома полнились всяким добром. А ежели кто отвергал посланцев и письмо не переписывал, тем голод был великий».
— Пароль: «Во имя Пречистой крови, на грешную землю пролитой».
— Что за мракобесие, — поморщился Донченко. — Совсем вы там одичали на своей Тамбовщине.
— Такая вот конспирация, — пожала плечами Саша. — Эх, как же я много хотела бы узнать. Кто как жив из наших. Кто остался из руководства партии. Какие успехи в подпольной работе. Но спрашивать не буду ни о чем. Понимаете, почему так?
— Да, — кивнул Тарновский. — Теперь чем меньше каждый из нас будет знать, тем лучше. ОГП применяет наркотики при допросах, чем дальше, тем интенсивнее. По зеленому протоколу допрашивают чуть ли не задержанных за безбилетный проезд в трамвае, и если хоть что-то кажется подозрительным в ответах, переходят на красный протокол. Все рассказывают обо всем, что знают, никакие волевые качества не помогают.
— Вам известно что-нибудь о средстве, которое они применяют? — спросила Саша. — Можете сказать мне, это же о них, а не о нас.
— Только слухи, — ответил Донченко. — Говорят, нечто подобное применяют сектанты. Таким образом они, как у них это называется, пророчествуют. ОГП плотно сотрудничает с Церковью и многое заимствует из малоизвестных религиозных практик. Эти их люди, лишенные воли… умиротворенные… теперь говорят — последствия красного протокола… что-то из той же оперы.
— Мерзость, — Тарновский передернул плечами. — Лучше уж сдохнуть, чем вот так!
Саша с тоской вспомнила свой оставленный в Моршанске маузер с заветным последним патроном.
— К делу, — сказал Донченко. — Гинзбург, приходи послезавтра к шести вечера в книжную лавку на Сенной. Обязательно с сумкой, которая сейчас при тебе. Удачно, что она вместительная, не ридикюль какой-нибудь. Сумку поставь на пол возле себя, потом отойди от нее, будто бы увлеклась выбором книг, не меньше чем на полчаса. Далее будем держать связь через объявления в «Петроградских вестях». Сейчас покажу тебе, как зашифровывать сообщения…
Глава 12
Сентябрь 1919 года.
Вера старалась проявлять умеренность в еде. Недавно ей исполнилось тридцать, в таком возрасте надо уже следить за тем, чтоб фигура не расплылась. Обыкновенно она завтракала одним вареным яйцом, а спать ложилась и вовсе голодной; но в некоторые дни позволяла себе отклониться от этого правила. Сегодня ей предстояла инспекционная поездка в концентрационный лагерь, тяжелое и утомительное дело. Потому горничная Юляша подала к завтраку яичницу с беконом и оладьи с малиновым сиропом.
Вера выбрала серый английский костюм из джерси. Пристально глядя в зеркало, нанесла на лицо и шею французский крем. Ее красота, которой многие восхищались и завидовали, была результатом методичных ежедневных усилий. Из украшений надела только неброские маленькие серебряные серьги в форме змеек — давний, довоенный еще подарок Андрея. С неприкрытыми ушами она не выходила из дома никогда.
Шофер Андрея уже вывел из гаража ее кадиллак тридцатой модели. К неудовольствию брата, три месяца назад машину Вера стала водить сама и от услуг личного шофера решительно отказалась.
До лагеря в Серебряном бору было около часа езды. Прежде Вера использовала время пути, чтоб поработать с документами. Но теперь она смотрела на дорогу, на местность вокруг, на живую человеческую жизнь, и это нравилось ей гораздо больше. Вредно составлять суждения исключительно по газетам, то есть по агитационным материалам. Проезжая разные районы Москвы и ее предместья, Вера видела, что народная жизнь отнюдь не так благостна, как то пытаются изобразить официальные источники, но все же и не настолько беспросветна, как в большевистских и левоэсеровских прокламациях.