Последние слова заставили Уикстида немного покраснеть. Он двинулся в другой конец залы — туда, где у стола по-прежнему стояла леди Торнли, — взял ее руку и с огромной нежностью поднес к своим губам. Она поглядела ему в глаза, и на мгновение все оказавшиеся в зале почувствовали себя лишними в присутствии двух людей, видевших лишь друг друга и больше никого. Харриет наблюдала за ними; в этот момент в них ощущалось некое совершенство, и в глубине души госпожа Уэстерман испытывала зависть.
Уикстид выпрямился, снова обернулся к ним и заговорил тихим, спокойным голосом:
— Вы ничего не сможете доказать. Ни один человек не станет слушать бредни сумасшедшей женщины, покинувшей свою семью, и брата отцеубийцы. — Он презрительно ухмыльнулся Харриет. — Давеча, во время нашей увлекательной беседы в лесу, вы видели мои руки. И где же следы от ногтей сиделки Брэй, кои, как вы настаиваете, должны быть там? Вы всего лишь выдумщики, так-то.
Майклс вышел из тени, лежавшей позади кресла Харриет.
— Ох, значительную часть всего этого можно доказать, Клейвер.
Казалось, Уикстид слегка изумился.
— Ты смеешь звать меня по имени?
— Я смею звать тебя кровожданым псом, Клейвер, — ответил ему исполин.
Рассмеявшись, Уикстид вложил свою руку в ладонь леди Торнли; она нежно улыбнулась ему.
— Ты всегда нравился мне, Майклс, — признался Уикстид. — Почему бы тебе не перейти на нашу сторону? Я могу сделать из тебя богача. К чему связывать свою судьбу с ними? — Он кивнул в сторону Краудера и Харриет. — Возможно, они вежливы с тобой, но всегда ожидают, что ты будешь стоять, когда они сидят, и ты никогда не спросишь, почему так должно.
— Посмотрим, Клейвер, — спокойно отозвался Майклс. — Однако, невзирая на весь твой ум — а я не говорю, что ты не хитер, — мне известно то, что неведомо тебе.
Краудер заметил, как на лице Уикстида возникло напряжение; оно сосредоточилось прямо под линией подбородка. Майклс кивнул Краудеру, но тот подождал, пока напряжение в зале не начнет напоминать доносящуюся издали барабанную дробь.
— Вы просчитались. Сын леди Торнли — не единственный наследник. У Александра двое детей — мальчик и девочка. Оба родились в законном браке и записаны под истинными именами. Оба в Лондоне — в безопасности и под надежным присмотром. Ваш убийца не смог оборвать род, а сам погиб.
Хью вскочил на ноги и, тут же споткнувшись, упал на колени перед Харриет.
— Это правда? У него есть дети? Они живы?
Капитан Торнли смотрел на Харриет — его лицо сияло сумбурной радостью. Протянув руку, Харриет коснулась его щеки.
— Они живы, здоровы, и преимущество за ними. Замок будет принадлежать им. Мы можем доказать, что Уикстид распорядился убить их отца. Он написал письмо, и за это его повесят. — Голос госпожи Уэстерман звучал ласково, ободряюще.
Краудер повернулся к Уикстиду. Тот отпустил руку леди Торнли и теперь глядел на камни пола у своих ног. Его прижатые к бокам руки собрались в кулаки. Раздался смех, и Харриет, повернувшись, увидела, как сотрясается тело леди Торнли. Она подняла руку к драгоценностям, украшавшим волосы, и начала выдергивать их, бросая на каменный пол залы.
— Тогда у них будет это и это!
Уикстид пытался ухватить ее запястья, однако она вырвалась от него и, оказавшись у дальнего конца стола, обернулась. Ее ленивое настроение улетучилось; казалось, тело миледи изнутри охвачено яростью и трепещет.
— Бедный желтолицый старина Мур! — воскликнула она. — Кто убил его? Боже, когда он продавал меня на улицах, я не раз мечтала вонзить в него нож, однако тогда мне было всего двенадцать, а он казался несокрушимым, словно бог! — Она снова рассмеялась. — А теперь он погиб! Горит в аду — я всегда знала, что он там окажется! Ах, теперь мне тоже нужно попасть туда и выдергать ему волосы за то, что он сыграл с нами такую шутку!
Уикстид, чье побелевшее лицо покрылось пленкой пота, казалось, всполошился и попытался дотянуться до миледи.
— Любимая! Боже мой! Не говори ничего.
Леди Торнли сорвала висевшие у нее на шее бриллианты и бросила их на пол; скользнув по камням, украшение очутилось у ног Краудера.
— Забирай их! Умник! Пусть свершится правосудие! Отойди от меня, Клейвер. Все кончено, и я буду говорить.