Выбрать главу

— Хорошо, что сегодня я успел лично переговорить с Николаем Васильевичем и объяснить ему ваш промах, — заметил он. — Мартынов, добрый человек, обещал помочь отрасли и просил не наказывать вас строго. Виноватым он считает своего помощника. Я не могу отказать Мартынову. Поэтому идите, работайте дальше, но хорошо запомните этот случай. В делах государственного масштаба мелочей не бывает, а мы делаем дело государственной важности.

Гроза миновала, но прошло всего несколько дней, и Геранин снова оказался в очень тяжелом положении. К нему на просмотр и визирование из канцелярии министерства поступило письмо, адресованное в Совет министров СССР и уже подписанное Оруджевым. Видимо, кто-то из высоких руководителей Мингазпрома, имевших право свободного входа к министру, вместо того, чтобы предварительно, как это было положено, согласовать и завизировать текст письма в секретариате, воспользовавшись доверием Сабита Атаевича, зашел к нему в кабинет и подписал это письмо. Оно было небольшим, но в нем содержались такие отступления от существующих требований, что его прохождение через канцелярию Совета министров было практически невозможным. Это означало, что письмо будет возвращено оттуда обратно на доработку, а крайним, в конце концов, окажется Геранин.

Наступили минуты тяжелых раздумий. Геранин понимал, что если он разрешит отправить это письмо, то подведет и себя, и канцелярию Мингазпрома, и лично Сабита Атаевича. Но если он подойдет к Оруджеву переподписывать уже откорректированное министром письмо, то может вызвать у того большое неудовольствие его работой. И все же Геранин решился на переподписание письма.

Когда с этим письмом он вошел в кабинет Оруджева и доложил ему суть дела, Сабит Атаевич недовольно поморщился.

— Несколько дней назад я вам говорил, что к документам, отправляемым наверх, нужно относиться особенно внимательно, — раздраженно произнес он. Но все же взял и начал читать письмо в новой редакции, затем несколько раз сверил его со старым. — И я мог это подписать? — удивился он. — Как хорошо, что вы вовремя обнаружили недостатки и задержали это письмо. Теперь я вижу, что прошлый урок вы хорошо усвоили…

Мелочей не бывает

Оруджев всегда говорил, что в отношениях между людьми мелочей не бывает. Он считал, что незаслуженно обидеть человека очень просто, намного труднее убедить его в том, что начальник хорошо знает и ценит его как работника и человека. При этом во взаимоотношениях с отдельными людьми Сабит Атаевич нередко выходил за рамки чисто служебных отношений.

Как человек восточный он большое значение придавал семье, дому. В течение дня он по несколько раз звонил жене, интересуясь различными житейскими вопросами. В праздники Сабит Атаевич звонил домой не только начальникам, но и многим из своих сотрудников, поздравлял всех членов семьи, называя многих поименно. Такое отношение в определенной степени стирало барьер, неизменно существующий между начальником и подчиненными, сближало их на обычном человеческом уровне.

Но были случаи, когда в своих отношениях Сабит Атаевич шел еще дальше. Так, В. И. Халатин вспоминал, как в июле 1978 года он обратился к Сабиту Атаевичу с просьбой разрешить отметить пятидесятилетний юбилей в столовой центрального аппарата министерства, что тогда не было принято. Но министр дал согласие.

Утром в назначенный день произошла крупная авария на газовом промысле Шатлык в Туркмении, в результате чего из суточного баланса туркменского газа было утеряно две трети. Таких потерь по объему добычи газа на промыслах министерства прежде не было. По тревоге были подняты все службы, о причинах аварии и мерах по ее ликвидации нужно было несколько раз на день докладывать в Совет министров СССР…

Халатин, понимая, что министру не до его юбилея, предложил отменить торжество. Но Сабит Атаевич, подумав, не согласился с этим.

— Авария может случиться в любой день, а пятидесятилетие бывает только один раз в жизни, — сказал Сабит Атаевич. — Будем отмечать по ранее намеченному сценарию, и я тоже приду, — пообещал он.

Праздник состоялся. Оруджев пришел вместе с Анатолием Георгиевичем Гудзем, посидел немного со всеми вместе, а через несколько часов вылетел на аварию.

Даже во время напряженной работы, когда, казалось, каждая минута на счету, Оруджев мог сделать паузу, чтобы разрядить напряженную обстановку и дать людям «перевести дыхание».

Владимиру Григорьевичу Чирскову запомнился случай, произошедший на одном из совещаний в Игриме. Тогда он уже был заместителем министра Миннефтегазстроя СССР и часто сопровождал Сабита Атаевича в его поездках в Сибирь.

На указанном совещании присутствовало более полусотни местных руководителей, разговор был весьма серьезный. А в это время шел чемпионат мира по хоккею и наши спортсмены играли в финале. В Игриме в то время телевидения еще не было, но в соседней с залом заседания комнате несколько человек по приемнику слушали трансляцию матча и время от времени в записках сообщали участникам совещания о его результатах. Среди присутствовавших было много болельщиков. Чирсков, который также болел за советских спортсменов, знал об этом и, находясь в президиуме, видел движение, происходившее в зале при передаче записок и обмене мнениями. Понимая, что в конце концов это может заметить и Оруджев, он решил упредить события и написал Сабиту Атаевичу записку.

Сабит Атаевич ее прочитал и встал со своего места.

— Товарищи, я вот что вам должен сообщить, — торжественно начал он. — Мы здесь решаем вопросы обеспечения страны газом. Это очень важный государственный вопрос. Но есть и другой не менее важный вопрос. Наши спортсмены сейчас играют в хоккей, борьба идет отчаянная, и до конца матча остается еще десять минут. Я хорошо знаю, что в этом зале находится много болеющих за советский хоккей. Поэтому есть предложение прервать наше важное совещание и послушать, как наши спортсмены обыграют канадцев в этом ответственном матче. Принесите этот приемник сюда и поставьте на стол, пусть слушают все.

Приемник принесли, Оруджев включил его на полную мощность и поставил рядом с собой. При этом он не только слушал репортаж, но и активно реагировал на каждую фразу комментатора. После завершения репортажа, поздравив присутствующих с победой советской сборной, министр приказал убрать приемник и продолжил совещание. Существовавшая в зале в начале совещания напряженность спала, разговор вошел в нормальное деловое русло.

В министерстве Оруджева многие боялись, но по своему характеру он был чутким и отзывчивым человеком. Иван Спиридонович Никоненко вспоминал, как однажды он ехал с Оруджевым по Уренгою на машине. Трещал мороз, дул сильный ветер. Они едут и видят — на остановке стоит женщина и ждет автобуса, которого все нет. Женщина кутается в меховой воротник и переминается с ноги на ногу.

Оруджев попросил водителя остановиться.

— Не ждите, садитесь в машину, холодно ведь, — предложил он.

Женщина немного растерялась, но села.

Когда эту случайную женщину в машине министра довезли до места ее работы, Сабит Атаевич сказал:

— Нужно для доставки женщин к месту работы в зимнее время предусмотреть специальный автобус. Это не дело, когда они десятки минут мерзнут на остановках, какую после этого от них можно ждать работу.

Глава третья

ЛИЧНЫЕ КАЧЕСТВА

Как от холода дрожит душа…

Газ с Уренгойского месторождения дался нелегко. Было очень много трудностей, в том числе и бытовых. Трескучие морозы, столовая из панельного алюминия, в гостинице холодно. На Уренгое Оруджеву приходилось бывать часто. Вполне понятно, что его всегда старались поселить в теплый гостиничный номер. Но гостиница была деревянной и продувалась ветрами со всех сторон.

В один из приездов Оруджева на Уренгой встречавшие его поинтересовались, почему у него такой большой фибровый чемодан, а носит он его легко. Тогда он открыл этот чемодан, в котором находилась всего лишь одна вещь — теплый махровый свитер.