Расстегнув сумку, я увидела девичьи кисти бронзового цвета, связанные скотчем. Тем же скотчем к ним были притянуты ступни ног. Схватив нож, я перепилила витки скотча и постаралась перевернуть незнакомку на спину. Она, зацепившись левой рукой за край багажника и свесив голову, попыталась снять полосу скотча, закрывавшую ее рот. Поняв по судорожным движениям гортани, что ее тошнит, я схватила ее правой рукой за волосы и, рявкнув: «Терпи!» — левой подцепила край скотча и резким рывком сорвала его. Девчонка громко взвизгнула, и ее тут же начало рвать так, что я едва успела отскочить, свалив канистру. Закончив травить, она подняла голову, и я сразу же, несмотря на грязные разводы от слез и обильные следы носового кровотечения, узнала здорово подросшую симпатюлю-мулаточку, учившуюся у нас в младших классах, когда я заканчивала школу.
— Ты кто? Где я? Попить можно? — Вопросы вылетели из нее пулеметной очередью.
— Так. Отвечаю по порядку, с конца. Попить есть, — я подошла к «запору» и вынула из кармана на спинке пассажирского кресла початую бутылку уже изрядно теплой минералки. Мулаточка прополоскала рот, жадно напилась, но когда она попыталась налить воды в ладошку, чтобы умыться, я остановила ее руку.
— Стоп! Это вся вода, которая у нас сейчас в наличии, есть еще, правда, двенадцать литров пива и четыре литра водки. Ты что предпочитаешь? — Она захлопала глазами, а я забрала у нее из рук бутылку и отнесла ее в машину, прихватив взамен пачку своих гигиенических салфеток.
— На, оботрись. Отвечаю на второй вопрос. Мы даже черт не знает где. Зато здесь гуляют та-а-а-кие зверюшки, что би-би-сишники обоссались бы от восторга, получись у них это заснять. Ну а если серьезно, то зуб даю, что мы в другом мире.
Глаза девчонки стали как царские пять копеек.
— Дальше. Меня зовут Саша. Я знаю, что ты училась в моей школе, но все-таки представься.
— Настя.
— Ну будем знакомы. Скотч-то снимай.
Настя, морщась, начала отрывать скотч.
— Дергай резко.
— Больно…
— Конечно больно, но лучше быстро, а то будет, как в том анекдоте про американских адвокатов.
— Каком?
— «Ты не слышал, Джордж отмазал своего клиента от электрического стула? — Нет, но он добился значительного снижения напряжения».
Настя, хихикая и взвизгивая, посрывала скотч с запястий и ног, села на гравий и расплакалась. Я не мешала ей выплакаться, понимая, что это совершенно необходимо. Постепенно рыдания перешли во всхлипывания, она вытерла глаза и встала. В этот момент как раз со стороны, где прошло стадо, потянуло ветерком, принесшим густой запах оставленных зверюгами «мин». Настя побледнела и метнулась за «девятку». Ее снова стошнило. Я с удивлением посмотрела на нее, и тут у меня перещелкнуло в мозгах: девчонка очень резко реагирует на запах, плюс, когда я помогала ей вылезти из багажника, то проехалась рукой по ее бюсту — грудь была твердой, как незрелое яблоко. В тот момент я просто не обратила на это внимания, но теперь… Я взяла ее за руку, повернула к себе и, глядя в глаза, спросила:
— Девочка, а ты, случ аем, не беременна?
Настя, уткнувшись мне лицом в грудь, разревелась так, что мне стало страшно. В течение последующих примерно пятнадцати минут из несвязных всхлипываний, возгласов и слов нарисовалась довольно грустная история.
Настя появилась на свет в результате неосторожности и сексуальной безграмотности своей матери и озабоченности своего отца, студента «Лумумбария» [6] из Конго. Появившись на свет в начале девяностого, она оказалась не нужной ни своему отцу, ни матери-студентке, ни дедушке с бабушкой, которые были «рашен наци» по своим взглядам и появление на свет внучки-мулатки восприняли как личное оскорбление. В возрасте шести месяцев Настя оказалась на попечении бездетной двоюродной сестры своей бабушки. Ее мать в девяносто втором выскочила замуж за полубизнесмена-полубандита, родила ему двух сыновей, и свое общение со старшей дочерью свела к визитам с подарками на день рождения и перед Новым годом, а также небольшому ежемесячному пособию, выдававшемуся «бабе Але». Так продолжалось до февраля две тысячи четвертого года, когда умерла бабушка Аля и Настя оказалась в новой семье своей матери. Ничего хорошего это ей не принесло. Уже через две недели отчим, воспользовавшись поездкой матери на курорт, заявился к ней в спальню, запугал, подавил «слабое и неорганизованное» сопротивление и лишил ее девственности. Такие визиты он продолжал и в дальнейшем. Судя по всему, дело было даже не в нехватке женской ласки, в конце концов более чем небедный человек вполне мог воспользоваться услугами опытных профессионалок, скорее всего дело было в принципе доминантного самца — «все самки в прайде принадлежат мне».