— Керосин старую ржавчину сам по себе не убирает, — пояснил я. — Он, как и всякая смазка, хорошо проникает повсюду, в том числе ив поры металла. Так что после него оттереть ржу проще становиться. Но это если ржавчина свежая. А если застарелая, как у тебя, там уже лучше использовать другие методы…
— О! Говоришь как специалист…
— Я и есть специалист.
— Да неужели? Поэтому ты "тридцать-тридцать" опознал с одного взгляда? Настоящий оружейный мастер?
— До настоящего оружейного мастера мне далеко, — честно сказал я, — скорее техник, armourer. Могу чинить, могу не чинить.
— Надо будет приказать ребятам, чтобы поскидывали тебе на осмотр свои пушки, — решила командирша. — Конечно, у меня в отряде с этим строго, чистят и смазывают стволы после каждого боя. А вот у других…
— Не проблема, — ответил я, — хоть так ужин отработаю.
Да, именно так она меня подловила. Все-таки, в голове у мужика, долго лишенного женского общества… ну, нормального женского общества… все эти заморочки с Женевьевой сюда не относятся, они только ухудшают ситуацию. Так вот, в голове у мужчины снижается устойчивость ко всяким женским одурманивающим штукам. А потом раз и ты сидишь в пещере, на овечьей шкуре перед тобой груда разложенных убийственных железяк разной степени убитости, а ты сидишь и печально думаешь: ну и на кой мне все это сдалось?
Причем она даже не соврала, насчет чистки и смазки. Видывал я арсеналы революции куда пострашнее, даже когда сам был командиром. Понимание, что сами по себе верные идеи не стреляют, а даже в самых преданных правому и левому делу людей правила ухода за оружием надо вколачивать рукояткой "нагана" или даже сапогом по уху добавить — оно приходит не сразу. Мне в этом смысле повезло, наш пулеметчик, Николай Петрович… тогда он казался нам почти стариком, хотя был младше, чем я сейчас… унтер еще довоенной выделки… он как-то успевал не только колдовать над своим потрёпанным жизнью "максимкой", но и учить уму-разуму нас, юных дураков.
Вообще мне, если подумать, если на что в жизни везло, так это на хороших пулеметчиков.
А вот Тересе — нет. Снять ствол с их отрядного "викерс-бертье" мне удалось лишь с третьей попытки, а лезть внутрь магазинов я даже не пытался. Хватило и просто понажимать на подаватели, чтобы понять — трем из пяти точно хана, еще один уже на пути к могиле и лишь один можно еще кое-как использовать, если повезет. Причина же подобного варварства обнаружилась внутри пулемета. Сильно, очень сильно подозреваю, что товарищи партизаны, несмотря на всю их революционную сознательность, долго перепихивали тяжелое и неудобное оружие друг дружке, пока не нашли самого безответного. А тот, в свою очередь, из всех методов ухода знал один-единственный рецепт: лей больше масла. Это уже само по себе было весело, но дурачку забыли… или сказали не сразу, что масло бывает разное. В общем, пулемет, по большому счету, спасла вторая глупость — это чудило принялось лить свое растительное масло поверх армейской или вообще заводской еще консервационной смазки. Когда я кое-как выбил шплинт, держащий приклад и смог вытащить затвор… ну, тараканы из него не побежали, но это было все хорошее, что можно было сказать о его состоянии.
— Смотрю, ты глубоко погрузился в работу.
До входа, где стояла Тереса, было метров пять, но запах до меня долетел почти сразу. Умопомрачительный, заставляющий терять волю, истекать слюнями и скрежетать зубами. Мясо! Настоящий густой мясной суп, "ранчо канарио" или как его там.
— Пресвятая богородица… неужели у вас так все время обедают?
— А если я скажу "да", ты запишешься к нам в отряд?
— Серьезно подумаю над этим.
Я поискал взглядом в куче ветоши хоть одну относительно чистую тряпку. Без мытья рук можно было и обойтись, в той адской смеси, что у меня сейчас на ладонях, ни одна бактерия дольше трех секунд не протянет.
Тереса тем временем поставила ароматно парящую миску на табурет и присела рядом на колени.
— Что скажешь про наше оружие?
— Ничего, что стоило бы выслуживать приличной женщине.
— Даже так!? — Тереса на миг зажмурилась, глубоко вдохнула, а затем на одном выдохе, в лучшем стиле базарных торговок оттараторила длинную фразу, в которой четверть слов я не узнал вообще, а из оставшихся "дерьмо сына шлюхи" были самыми приличными.