— Один и двадцать, Комиссар.
— Fine! — перешел я на английский. — I will be working for you, you bloody capitalist!
В сумке были пистолеты, точнее, пистолетики. Косторез пробежался по соседним рядам сметя все маленькое, яркое и блестящее — то есть никелированные, с ручками из перламутра или слоновой кости. Полный фарш, по его собственному выражению — браунинги с баярдами, вальтеры, дрейзеки, манны, зауэры, испанская "веста", сток и несколько шмайссеров. Все под 6,35 мм, благо этот патрон по ту сторону океана именуется.25ACP и у нас имеется в количествах. Чтобы получить оптовую скидку, мы в прошлый заход выгребли со склада Фрэнка все мало-мальски ходовые калибры, включая и два десятка пачек "двадцать пятого" производства USC, причем сделанных еще в Лоуэлле. Судя по слою пыли, как раз лет хренадцать назад их на полку и поставили, да там и забыли. Но за те центы, что получалось, не взять было нельзя…
В разложенном виде сверкающая радость сороки-клептоманки заняла треть стола и едва я только прикрепил ярлыки к первому ряду пистолетиков, как от шатра охотников начали подтягиваться первые клиенты.
Сложным было не подписывание, а придумывание. Не люблю непонятные задачи. То есть понятно, что ценники должны были различаться — разный товар в одну цену вызывает у покупателя ассоциации c дешевыми отбросами из корзины "все по 5 пфеннигов". Понятно также, что у ценообразования должна была присутствовать хоть какая-то внутренняя логика. Но мелкие "жилетники" мне были не особо интересны, так что я просто рисовал первую цифру от 7 до 9 в зависимости от состояния покрытия, а еще две после запятой списывал с серийного номера.
— Сколько стоит вот этот?
Сначала я покосился на Костореза, но доктор был уже занят. Даже раскуренную трубку отложил в сторону, а сам разливался соловьем, демонстрируя низенькому толстячку с сером котелке и его спутнице сомнительные достоинства польско-швейцарского уродца сиг-хылевского. Затем посмотрел на предмет вопроса. Хенель-шмайссер, вторая модель, почти новый, можно смело лепить девятку… лишь после этого посмотрел на задавшую вопрос женщину.
И сначала увидел просто стройный силуэт в ослепительном ореоле. Ну так вышло — я сидел, она стоялаи солнце оказалось прямо за её шляпкой, а длинное, с оливковым оттенком, платье усилило эффект. Через миг наваждение прошло, стало видно пышный клетчатый шарф, ряд белых пуговиц, — ровный, как след короткой очереди, — браслет из крупных рубинов на запястье и даже черты лица, смутно напомнившие кого-то…
— Девять франков, мадам, — рядом с ней мужчины не было, но вряд ли она явилась на ярмарку в одиночестве. Дальше надо было бы приветливо улыбнуться и сказать что-то вроде "только для вас цена будет восемь сорок пять" и я действительно выдавил нечто вроде улыбки… а вслух произнес: — Но не советую вам его покупать.
— Мадмуазель… и почему же вы не советуете?
— Ногти сломаете.
Это была чистая правда. Перчатка была у неё только на одной руке, так что я мог в полной мере оценить качество маникюра и прочее. "Аристократия, ничего тяжелее вилки не поднимали-с!", как говорил один бывший кочегар с "Гангута", добавляя следом три-четыре специфических матросских загиба.
— Вы со всеми покупателями так… зл… беспардонны?
— Девять франков, мадмуазель.
Насчет злости она ошибалась. Просто надо было подписать еще кучу ярлыков и костюм был хорош на рассвете, когда только выставили стол, а сейчас, ближе к полудню, даже расстегнутые пуговицы не помогали, у англичан шерсть хорошая, плотная. Лагера бы холодного… или хотя этого нового баварского советского. Но это все была не злость, так — досада. А где-то в глубине души уже начинали звенеть тревожные звоночки, что Мастер с Котом задерживаются.
— Вы не ответили на мой вопрос. Что, так мало платят?
Наверное, она просто совершенно не привыкла к подобному… обхождению. Мелкий продавец в глазах большинства не полноценное существо, а так, приставка к товару, обязанная стоять в позе "чего изволите?" Есть, конечно, классы обслуги повыше, к примеру, тот же Косторез любит повторять: врач продает пациент в первую очередь себя, а уже потом умение лечить. Вот и сейчас перед ним уже небольшая очередь выстроилась — а ведь на самом деле такого мизантропа, как наш доктор, искать лучше где-то в центре Сахары или в Арктике. Он и нас-то с трудом переносит.