— Ты как?
— Хреново, по правде говоря.
Тереса уже очнулась, но пока что её хватило лишь приподняться, опираясь на локоть — и то на пределе сил.
— Что за хрень со мной приключилась?!
— Штурмовик пустил ракету…
— Помню. Еще успела подумать, что эта долбанная хрень летит прямо в меня. А потом — бац! и все, как свечу задуло. Сейчас открываю глаза, вижу облака… ну, думаю, неужели попы насчет рая не наврали. И тела не чувствую совсем…
— Так бывает после контузии.
— Ну тебе виднее… меня так еще не прикладывало. Сейчас-то болит все и везде. А знаешь, — неожиданно добавила она, — я почти сразу о тебе подумала. Что могло взрывом обоих накрыть, а раз так и в раю вместе окажемся.
— На это надежды мало. Таким как я, в рай путь заказан.
— Чушь! — Тереса, уцепившись за меня, попыталась встать, но тут же ойкнула и упала обратно на расстеленное прямо на мостовой одеяло, я едва успел придержать её. — Чушь это, слышишь, Мартин! Я в Бога не верю, но если он есть, ему наверняка плевать на все наши дрязги, склоки… он примет всех своих детей, даже самых заблудших. Выпить есть чего?
— Сейчас раздобуду, — пообещал я, выпрямляясь. У меня при себе имелась фляжка с кальвадосом, но за одну идею дать крепкий алкоголь человеку, мозги которого только что встряхнуло ударной волной, Косторез приколотит меня к днищу "Доброй тети". Самыми ржавыми гвоздями, какие только сможет найти.
Как назло, у легионеров из пулеметного расчета фляги посекло гранатой, кроме командирской, в которой была не вода, а что-то вроде разбавленного красного полусладкого. Вода отыскалась лишь в самолете, полканистры, слегка отдающей металлом, но вполне пригодной для питья. На мой вкус пригодной — когда я попытался напоить Тересу, она после первых же глотков закашлялась, а потом её обильно стошнило.
— Твою ж мать…
— Полегчало?
— Если бы… дай эту дрянь, хоть рот прополоскаю… чего ты так смотришь?! Я совсем на Святую Смерть похожа?!
У мексиканцев, как я смутно помнил, наличествуют какие-то особое специфичные воззрения на смерть и мертвецов. Включая отдельный культ для скелета с косой, на который очень косо смотрит официальная католическая церковь, празднование Дня Мертвых и прочие вещи. И да, в своем нынешнем виде Тереса запросто могла стать на этом празднике примадонной или кто у них там главный, без всякого дополнительного грима. Но…
— Ты очень красивая женщина, товарищ Тереса Гарза, — сказал я. — Даже сейчас.
— Люблю слушать, как ты красиво врешь, товарищ Мартин. Помоги встать… черт, да я не…
В этот раз нести её на руках почему-то было тяжелее. Хотя брыкаться она почти не пыталась — наоборот, обняла меня за шею и прижалась к плечу.
— Карабин жалко…
— Что?! я даже не сразу сообразил о чем идет речь. — Ты про свой "тридцать-тридцать"?
— Да… я к нему привыкла уже…
— Найдем тебе новый, — пообещал я. — Это новую Тересу найти сложно, а стреляющее железо всегда найдется. Тем более, как раз в этом деле я профессионал.
— Да, оружейник ты хоть куда, я оценила. Обещаешь?
— Слово скаута.
К самолету мы подошли как раз в тот момент, когда испанцы под присмотром Князя пытались затащить внутрь "гочкис". Получалось неважно, потому что даже снять несчастный пулемет с треноги они то ли не догадались, то ли не решились. В другое время, наверное, я бы стал где-то в сторонке, в тени, да и закурил, любуясь их попытками впихнуть невпихуемое. Но сейчас у меня на руках была Тереса, да и Марко требовалось как можно скорее доставить к доктору. А главное, притихшая было перестрелка снова начала разгораться. Некоторые выстрелы звучали совсем близко, как бы не на соседних улицах.
Внутри самолета тоже был полный бардак — винтовки, как свои, так и трофейные, эти ухари просто кинули на пол, даром что над бортовыми скамейками были специальные крепления. Ладно хоть, они сначала занесли в хвостовую часть Марко и своего раненого, но… твою ж мать, они мою винтовку тоже просто и тупо бросили на пол, в общую свалку! Если окажется, что прицел сбит — всех троих забью прикладом в землю по макушку.