— Я смогу сидеть, — увидев, как меня перекосило, но не угадав причину, решительно сказала Тереса. — Мне уже лучше… чуть.
— Тебе не…
— Делай свою работу, Комиссар, вытаскивай нас из этой чертовой задницы. Или я не сяду, а встану и начну командовать! Я смогу, будь уверен.
— Я уверен.
Будь где-то рядом Ковбой, наверняка бы ляпнул что-то глубоко философское, типа: "нашу цивилизацию непременно погубит если не коммунизм, то эмансипация негров и женщин". В начале нашего знакомства я на такие шуточки даже велся, но потом научился отвечать в стиле доктора: "… самогоноварение, дорогой мой, не забудьте про самогоноварение!"
Все же я едва не грохнулся, пока усаживал Тересу. Привязал рядом "швейцарку", огляделся — и решил, что с бардаком на полу надо что-то делать. Если придется резко маневрировать в полете, эта хрень будет очень весело скакать по всему отсеку. Надо сказать Леви… куда он подевался, к слову? Обещал проследить за сумками, вот они, сложены у кабины и не просто кинуты, а надежно примотаны… а где он сам?
Впрочем, долго искать героя сегодняшнего боя не пришлось, я его заметил, едва выглянув из самолета. Минц сидел на корточках над телом командира пулеметного расчета и делал… что-то…
— Знаешь эту систему, Мартин?
"Эту" было в специальном цилиндрическом футляре из красноватой кожи, с откидной крышкой на отстегивающемся ремешке и втором ремне, сбоку, чтобы можно было подвесить на снаряжение. Удобно и надежно. Если не знать, сразу и не догадаешься, что этот футлярчик для ручной гранаты. Granada ofensiva Lafitte она же Petardo Thevenot, по происхождению — французская граната Великой Войны. В начинке двести грамм нитрамита, довольно убойная штука, итальянцы из "ардити" очень их любили. А вот испанский вариант мне до сегодняшнего дня не попадался.
— Ты чего, собрался мертвецов заминировать?
— Только командира ихнего.
— Забудь! — приказал я. Прозвучало резче, чем собирался, Леви сразу вскочил, удивленно глядя на меня.
— Во-первых, это граната ударного действия, с двойной блокировкой ударника. Так просто мину ты из неё не сделаешь. — Не совсем правда, будь здесь Ковбой, он бы плюнул от обиды. Но Ковбоя с нами не было, а лично мне здесь и сейчас возиться с гранатой совершенно не хотелось.
— А во-вторых, что куда более важно, — я понизил тон, хотя испанцы были в десяти шагах и вообще им было не до нас, они по-прежнему пытались пропихнуть внутрь пулемет вместе с треногой, — ты не в Палестине. Нам никто не платит за убитых испанцев, на какой бы стороне они не дрались. Это вообще не наша чертова война, Леви. Сработай план Буше как предполагалось, мы бы даже пальцем никого не тронули. Прилетели, выгрузили товар, получили деньги, убрались восвояси, все живы, все довольны — вот идеальная схема нашей работы. А если приходится бегать и стрелять, значит, что-то пошло глубоко не так.
***
— Все готовы? — я оглянулся в салон. — Держитесь… за что-нибудь.
На полной тяге «Савойя» ушла в небо как хороший лифт. Понятное дело, до спортивной авиетки нам все равно было далеко. Но по сравнению с «Доброй тетей» земля провалилась вниз очень быстро. Только что дома и церквушка были рядом, а вот они уже где-то под нами, маленькие и аккуратные. Уже на пяти сотнях метров людские творения в большинстве своем выглядят игрушечными, только вот для детской комнаты струек дыма многовато — на дороге, где была расстреляна колонна, до сих пор что-то догорает, да и в городе уже в нескольких местах занялось. А день сегодня отличный, солнечный, низкие пушистые облака это солнце не закрывают, их еще мало, так — дать пару минут передохнуть в тени, наша-то тень слишком уж маленькая…
…а вторая, приближающаяся слева — еще меньше!
Черт, надо было заранее настроить рацию, где же эта бумажка с частотами, черт-черт-черт….
— …гель, Фернандо, почему совершили взлет без команды?! Полковник подтверждает приказ о заперте на взлет, до конца операции транспортные самолеты должны оставаться внизу, быть готовыми к манерву группами. Борт "двадцать пять", Мигель, Фернандо, вы меня слышите?
Прежде чем ответить, я несколько раз потер о микрофон рукавом куртки. Не знаю, что услышали на штурмовике, но в наушниках звук получился довольно противный.
— … были обстреляны… хыр-хыр-хыр… повреждения… есть раненые… срочно…
Говорил я сквозь платок, надеясь, что в сочетании с искажениями самой рации, это сделает голос в достаточной степени неузнаваемым. Раньше, конечно, было еще проще — «морзянка» еще менее индивидуальна, чем голос, конкретный «почерк» человека на ключе могут распознать специалисты, но не такой же собрат-пилот в кабине.