Джомми Кросс не стал терять времени на обдумывание ее слов.
— Как вы узнаете, говорю я правду или нет?
Она улыбнулась с уверенным видом:
— Истина высвечивается даже в самой искусной лжи. Мы, безрогие сланы, лишены способности читать чужие мысли, но наш недостаток вынудил нас самым серьезным образом заняться психологией. Однако проблема не в этом. Вас послали завладеть звездолетом?
— Нет!
— Тогда кто же вы?
Он вкратце поведал ей свою жизнь. По мере рассказа ее лицо становилось все более удивленным.
— Вы утверждаете, — внезапно спросила она, — что вы и есть тот самый мальчишка, который шесть лет назад проник в помещение Центра аэронавтики?
Он кивнул.
— Для меня было потрясением встретить существ, в такой мере обуреваемых жаждой смерти, готовых убить даже ребенка. Я…
Он остановился. Глаза женщины метали молнии:
— Так вот в чем дело, — Голос ее дрожал от ярости. — А мы шесть лет обсуждаем, правильно ли поступили, позволив вам скрыться.
— Позволив… скрыться?! — воскликнул Джомми.
Женщина словно не слышала.
— И с тех пор с нетерпением ждем нового появления истинных сланов. Мы понимали, они не станут выдавать нас, ибо не в их намерениях, чтобы наше важнейшее изобретение, звездолет, попало в руки людей. Нас волновал лишь один вопрос — что означало то происшествие? Ваша попытка угнать звездолет дала ответ.
Джомми Кросс слушал ее с тяжестью на душе. Не из-за опасности, которой подвергался сам, а из-за абсурдности братоубийственной войны между сланами. Джоанна Хиллори говорила теперь с едва скрываемым торжеством:
— Мы сделали большой шаг вперед, обретя уверенность в том, что раньше только подозревали. Мы изучили Луну, Марс, Венеру. Добрались до лун Юпитера, не встретив ни единого чужого звездолета, ни единого истинного слана — гадюк, как мы их называем. Вывод напрашивается сам собой. Не знаю, по какой причине, возможно потому, что тендрилы заставляют вас скрываться, вы так и не открыли законов антигравитации, позволяющих путешествовать в пространстве. Следовательно, гадюки не имеют звездолетов.
— Вы раздражаете своей логикой, — перебил ее Джомми. — Не могу поверить, чтобы слан мог до такой степени заблуждаться. Попробуйте хоть на секунду представить себе, только представить, что я рассказал вам правду.
Улыбка едва тронула ее губы.
— Всегда существуют лишь две возможности. Первой я поделилась с вами. Вторая, по которой вы никогда не были в контакте со сланами, волнует нас уже долгие годы. Если вас послали сланы, значит, им известно, что мы давно являемся хозяевами Центра аэронавтики. Но если вы слан-одиночка, то обладаете тайной, которая приведет к нашему разоблачению, когда вы вступите в контакт с гадюками. Короче, если ваша история правдива, мы должны с вами покончить, чтобы помешать вам в более или менее отдаленном будущем рассказать о нас. Кроме того, наша политика состоит в том, чтобы избегать малейшего риска при общении с гадюками. В любом случае можете считать себя покойником.
Она говорила твердо, ледяным тоном. Но не тон беспокоил Джомми. Его тревожило, что ее вовсе не интересовало, права она или нет. Ведь его внутренний мир был готов рухнуть — он повторял себе, что если сланы столь аморальны, то им нечего предложить миру, у самых скромных людей он видел больше сочувствия, терпимости и всепоглощающей доброты. Если все взрослые сланы подобны этой женщине, надежды нет.
Он подумал о бессмысленной войне между истинными сланами, людьми и безрогими сланами, и мысли его были чернее ночи. Неужели из-за братоубийственной войны мечты его отца канут в вечность? Взятые в катакомбах бумаги с записями отца лежали у него в кармане. Если эта безжалостная женщина убьет его, безрогие сланы используют их, но в каких целях? Вопреки логике Джомми следовало остаться в живых, чтобы избежать подобной катастрофы.
Женщина снова заговорила:
— Я рассмотрела ваш случай. У меня есть полное право казнить вас, не спрашивая разрешения Совета. Меня волнует лишь одно — заслуживает ли их внимания вставшая в связи с вами проблема. Или им будет достаточно простого отчета? Во всяком случае, не может идти и речи о пощаде. Так что не питайте тщетных надежд.
Однако надежда не оставляла его. Потребуется время на то, чтобы предстать перед Советом. Он выиграет время, а значит, и какие-то мгновения собственной жизни. Понимая, что должен сохранять спокойный тон, он поспешно сказал:
— Должен признаться, меня просто убивает ненависть между безрогими и истинными сланами. Неужели ваши собратья не понимают, что при общем положении дел только выиграют от сотрудничества с гадюками, как вы нас называете? Гадюки! Эта кличка весьма показательна — пропаганда, использующая самые низменные инстинкты, привела вас в состояние невероятного отупения.