Перебравшись на другой берег, они устроились в зарослях на передышку и заодно выкрутили свою одежду от воды, как могли. Погода, по счастью, была теплой с того момента, как Данила попал в этот мир, иначе простуды было бы не избежать.
Минут через десять появились орки: десяток гнусных рож с уродцем во главе. Как инженер и думал, ездовой кабан отлично держал след и вывел преследователей прямо к тому месту, где беглецы вошли в воду.
Возникла небольшая заминка, затем одни орк вошел в воду, своей палицей щупая перед собой дно. В десяти метрах от берега вода достигла шеи, затем он вернулся, обнаружив, что дальше еще глубже. Итак, плавать орки не умеют.
Отряд разделился и двинулся в обход озера с двух сторон. Для этого одной группе предстояло пройти где-то с километр, а второй еще чуть больше. Усач жестом показал, что надо двигаться дальше, преимущества у них осталось всего ничего, несчастный километр, а силы уже на исходе. Отдых был слишком краток для серьезного восстановления сил, безвыходность ситуации усугубляется отяжелевшей от воды одеждой. Смерть практически дышит в затылок, причем в буквальном смысле, зловонным дыханием десятка орочьих глоток.
Данила и усач припустили прочь из последних сил. Минут через десять они наткнулись на лесную тропинку, протоптанную зверями, ходящими на водопой к озеру, и двинулись по ней.
Вскоре усач обнаружил разлапистое дерево, простершее свои ветви над тропинкой, снял с плеча кирку, присел, пригласив Данилу жестом сесть рядом, и принялся чертить острием кирки карту.
Он изобразил три горных пика, маячивших вдали, затем за правым нарисовал что-то, похожее на замок. Кирка оказалась стилусом не очень, потому Данила не был уверен, что это замок, но что человеческая постройка — точно.
Усач двумя пальцами «прошелся» по земле в направлении правого пика, обогнул его и дошел до «замка», потом пальцем начертил несколько знаков, по всей видимости являющихся буквами. Всего два слова, первое — три значка, второе — четыре.
— Я не понимаю, что ты написал, — тяжело вздохнул Данила.
Усач жестами потребовал от него начертить эти знаки, Данила подчинился. Буквы несложные, вопрос только в том, что можно уместить в семь букв и два слова? Товарищ просиял и достал из повязки, удерживающей его волосы от спадания на глаза, небольшую серебряную медаль, вручил ее Даниле и пальцем указал на первое слово. Затем указал на медаль, изобразил, как протягивает ее кому-то и снова ткнул пальцем в первое слово. Данила кивнул. Усач просиял, хлопнул его по плечу и махнул рукой вперед. Инженер устало покачал головой и пальцем указал за спину: орки уже близко. Не уйти.
Товарищ вместо ответа показал пальцем на ветвь над головой, затем встал и изобразил кабаньего наездника, едущего на невидимом кабане. В другой ситуации эта пантомима показалась бы смешной, но теперь Даниле было не до смеха. Усач указал пальцем на себя, на ветку, затем изобразил движение сверху вниз и похлопал рукой по кирке.
— Ты что, собрался?..
Тот только кивнул, и в его глазах Данила увидел решимость. Он подсадил товарища наверх, затер ногой рисунок и остановился в нерешительности. Усач занял свое место в засаде среди листвы, оставалось только пойти прочь, но сделать это — повернуться и шагнуть — оказалось трудно. Даниле предстояло сделать то, от чего жизнь, бог, судьба или кто там во главе, его пока берегла: оставить друга на верную смерть. Усач, видя колебания Данилы, выразительно показал кулак и энергично махнул рукой: ступай, мол.
Данила сделал несколько шагов по тропинке, обернулся, хотел что-то сказать, да вспомнил, что языка не знает. Вместо слов он молча поклонился товарищу и побежал дальше. На душе погано, но если не поспешить — совесть недолго будет мучить, и жертва друга пропадет впустую.
Не прошло и пяти минут, как за спиной раздался многоголосый вой и звон оружия, но длилось это секунд десять. Против оравы громил-орков дольше и Геракл не продержался бы.
Следующую четверть часа Данила помнил плохо. Он бежал, почти не разбирая дороги, по тропинке, уже не думая о том, куда она ведет. В прорехах листвы мелькала белизна вечной мерзлоты — значит, бежит примерно куда надо. Вместе с тем в голове пульсировала мысль, что если не наступит какой-либо радикальной перемены — дело швах. Силы закончились подчистую, сердце норовит выскочить из груди, последнее топливо, которое еще осталось у него в организме — страх. Бежать уже совсем невмочь, но остановиться — значит умереть. И Данила бежал, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь.