— Смешно, — вдруг задумчиво сказал Фередир. — Если бы ты… ну… держался крепче — мы бы все погибли.
«А ведь правда, — подумал Гарав. Но тут же оборвал себя: — Не оправдывайся, отмазываешься себя…»
— Зато ты теперь знаешь, что можешь умереть, но не предать, — сказал он вслух.
Фередир кивнул:
— Да… Хотя я не помню, как выдержал. Кричал — помню. И что было очень больно. И всё. А потом дверь открывается — и там ты… Но вообще знаешь, — неожиданно продолжил Фередир, — я не слышал, чтобы вот так кто-то мог упырю противостоять. Как ты. Ты случайно не эльф? Хоть немножко?
— Нет, конечно, — почти возмутился Гарав. — Я сам не знаю, как получилось.
— Или вы оба спите — или спать ложусь я, а вы дежурите, — послышался голос Эйнора.
Мальчишки умолкли почти с настоящим испугом. И одновременно закрыли глаза…
И — так же одновременно и мгновенно — уснули…
…На этот раз Гарав хорошо запомнил сон. Но только сам сон был странным, непонятным — хотя, пожалуй, красивым.
Гарав не помнил, где он стоял — то ли на берегу моря, то ли на какой-то скале над морем… Нет, вряд ли на скале, потому что острые носы и белые борта надвигались на него спереди и сверху. Их было много — этих кораблей, огромных и стройных. Кипенно-белые — какими они, наверное, не бывают в жизни — плыли громадины парусов. Беззвучно и красиво, закрывая небо. И почему-то это было не только здорово, но и очень тревожно. Гарав не понимал, почему — но была в этом странном медлительном параде какая-то горькая обречённость. Как будто последним парадом шло войско, перед тем как положить знамёна — войско не побеждённое, но обречённое на сдачу трусливым приказом…
— А вы знаете, сколько у нас было баркентин?[84] — спросил ниоткуда глуховатый мужской голос. И паруса начала пожирать юркая беспросветная тьма, похожая на беззвучное чёрное пламя…
«Белокрылые лебеди Альквалонде…» — бессвязно подумал Гарав. И тут же подумал: нет. Кораблям Альквалондэ — он во сне чудесным образом знал эту печальную кровавую историю! — повезло больше, чем парусникам России. Прекрасные флотилии тэлэри, о которых плакал Мэглор, сгорели в пламени войны. Пусть нелепой, гражданской. И всё же это было достойней, чем гнить у причала и ощущать, как на доски палубы льются вино, блевотина и котлетный жир.
Моргот, говорят, ненавидел море. Смешно; уж не Моргот ли уничтожил, стёр в своё время — там, в мире Пашки! — названия мечты: «Вега», «Сириус», «Шокальский», «Орион»… Что там ещё? Космическая станция «Мир»,[85] прекрасный звёздный остров, о нелепом, злодейски-поспешном уничтожении которого в своё время с таким отчаяньем и гневом говорил Олег Николаевич? Наверное, это была его мечта, что-то значившая для него, как для других — облака многоярусных парусов…
…Мальчишка начал просыпаться, и так чётко горевшие в его сне названия гигантов-красавцев уплывали из памяти… оставалась только обида.
Когда мечты не останется совсем — Зло победит. Оно стремится не погасить солнце, не заковать всех людей в кандалы, не выстроить по росту — нет! Всё не так эпично. Важней всего для Зла, чтобы никто не мечтал о чём-то большем, чем сытость и покой. Зло вовсе не собирается убивать всех. Оно даже щедро одарит тех, кто склонится перед ним. Воистину щедро. Ломящимися магазинными полками в мире Пашки. Тут… что ж, тут тоже найдётся что-то равноценное сорока сортам колбасы…
…Гарав проснулся.
Фередир сидел возле костра в какой-то невообразимой позе, раздувал огонь. По луговинке бродили кони. Тихо было, тепло, солнечно и красиво. Гарав даже засмеялся негромко. Фередир оглянулся — он был основательно перепачкан золой:
— Проснулся? А к Эйнору какие-то холмовики приехали. — В голосе оруженосца прозвучало неодобрительное удивление. — И как нашли? А он их ждал, похоже…
— Холмовики? — Гарав сел. — Что за холмовики?..
… — Мы не хотим ни Руэту, ни Чёрного Короля. — За девятерых танов говорил один, невысокий, но чудовищно плечистый, с полуседыми волосами, заплетёнными в косы. Они — восемь в ряд, один впереди — стояли перед Эйнором, положив руки на рукояти длинных мечей. — Но мы знаем, что тарканы себе на уме. Нас на этой земле много. Тарканов — мало. У нас много детей. У тарканов — мало. — Адунайк в устах холмовика слегка коверкался, и, как видно, он и сам это понимал, потому и говорил отрывисто. — Мы хотим жить на этой земле по своим законам. Мы не отнимали её у тарканов. Мы взяли её у swattawayt,[86] потому что они слабы и трусливы. Пусть они берут её у нас обратно, если смогут!
— И вы хотите своего короля? — спросил Эйнор. Седой богатырь презрительно повёл плечом под багрово-белым клетчатым плащом:
84
Здесь прямая цитата и отсылка к книге В. П. Крапивина «Трое с Площади Карронад» (по этой книге снят недавно небезнадёжный фильм), где содержится весьма нелицеприятная критика действий властей, которые в 70-80-е годы XX века превратили в бары и кафе немало парусных кораблей. Автор «Волчонка» не горит к парусам и морю ни малейшей любовью, но абсолютно солидарен с мэтром детской литературы в его гневном обличении по двум причинам: 1) я просто терпеть не могу дорогие претенциозные рыгаловки; 2) корабль — это не площадка для пьяных бездельников, а воплощение многовековой мечты сотен тысяч мальчишек (не моей, но что с того?). И превращать эту мечту в бар — преступно.
85
«Мир» — орбитальная станция для полета по околоземной орбите. Была создана в СССР на базе конструкции станции «Салют», выведена на орбиту 20 февраля 1986 года. Оснащена новой системой стыковки с 6 стыковочными узлами. По сравнению с «Салютом» на станции увеличена мощность системы энергопитания, созданы более комфортные условия для работы и отдыха космонавтов. Предназначена для построения многоцелевого постоянно действующего пилотируемого комплекса со специальными орбитальными модулями научного и народно-хозяйственного назначения. Максимальная масса — около 40 т, максимальная длина — около 40 м. Летом 2001 года совершенно работоспособная станция была утоплена в океане. Взамен на орбиту была выведена «международная» (американская) «Альфа», прославившаяся постоянными поломками и тем, что русские космонавты на ней выполняют роль извозчиков и обслуги. Так была фактически уничтожена космическая программа России… и всего человечества. Погиб порыв движения в космос.