– Не вторым?
– Вторые – это собственно исполнители, – поправил собеседника Берч. – Специалисты по гипнозу. К ним можно причислить директора спецшколы. Но думаю, последний не знает кодовой фразы. В отличие от пароля, сменить ее нельзя.
Филипп Берч продолжил, когда он и Сонни Новелла устроились в некоем подобии гостиной в конце коридора пансионата. Берч занял уголок, усевшись посередине и раскинув руки на мягкой спинке. Этим «широким» жестом он дал понять Сонни, что все места здесь заняты. Тот сел в кресло напротив. Напустив в голос пессимизма, он выгнул бровь:
– Ну, результата мы еще не получили.
Берч был готов к такому повороту.
– Когда вы хотите получить результат? – И добавил многозначительное: – А? – Он продолжил, убрав руки со спинки дивана: – Через минуту? Через неделю? Перед самой заброской агента в Россию? Или за час до силового акта? Чтобы, как говорят, клиент не отвертелся?
– Это зависит от степени ответственности каждого из нас.
– Вы не доверяете мне потому, что на мне нет халата, стетоскопа и бахил? – встал в позу Берч. – Или потому что я не таскаю за собой гамма-томограф и не оставляю за собой следы в виде послойных снимков головы нашего подопечного?
– На вас лежит технико-психологическая составляющая. – Новелла скорее продолжил свою мысль, нежели ответил Берчу, пропустив его длиннющую остроту мимо ушей.
– Технико-психологическая? – переспросил тот.
– Ага. И я жду вашего совета. – Новелла также сменил положение на кресле, высоко закинув ногу за ногу. – Итак, мы заполучили ключик. Когда заводить – вот вопрос, – начал он отвечать Берчу. – Накануне операции – опасно. Вдруг что-то пойдет не так? Через неделю? Эти семь дней не принесут мне покоя.
– Зачем вам тогда мой совет? – Берч пожал плечами. – Вы сделали выбор? Или...
– Сделал. Как чувствует себя наш подопечный?
– Дадим ему отдохнуть еще полчаса.
С этими словами Берч вручил собеседнику книгу английского писателя. Новелла открыл ее и увидел неровный, но разборчивый почерк. Ему предстояло озвучить эти слова перед агентом, и он решил потренироваться. Он произнес эту фразу раз, другой, третий. В перерыве между натуральными родовыми потугами расспрашивал Берча:
– Он писал под давлением? Не вы диктовали ему эту бредятину? Он ржал вам в спину?
Было заметно, что Новелла нервничает.
– Пойдемте. – Он первым двинулся по коридору. Стукнув в дверь, сразу вошел. Он был настроен решительно. Ожидал ли положительный результат? Тот же Берч, беря в расчет его наэлектризованность, ответил бы: черт его знает. Но он стремился поставить наконец-то точку. – Послушай-ка меня...
Новелла не рискнул произнести эти слова по памяти. Он прочитал вслух то, что было написано рукой Виктора Скобликова.
– Если ты такой умный, почему ты мертвый?
Память вернула Скоблика в тот день и час, когда директор спецшколы обращался к курсантам с последним словом. Может быть, потому что память избирательна. Он получил приказ не от безымянного гипнотизера, но от командира подразделения, как и полагается. Он услышал приказ: «Однажды за вами придут. Это может случиться скоро. Может быть, ваше ожидание затянется на месяцы и годы. Проект закрыт. Готовьтесь к тому, что вас могут нанять политические конкуренты создателей проекта... Вы должны беспрекословно выполнять приказы ваших работодателей». Слова директора только теперь приобрели реальную силу. А дальше, как показалось Виктору, директор спецшколы указал пальцем на его хозяина...
...Виктор слышал голос, но не мог сообразить, кому он принадлежит. Слова прозвучали пояснением и в то же время – важной деталью: «Приказ убивает мораль и стимулирует жестокость». Они прозвучали фоном, но глубоко запали в душу, и Виктор при всем желании не смог бы их забыть.
Берч принял реакцию пациента как должное. Он шепнул Новелле:
– Не ждите от него поклона: «Слушаюсь и повинуюсь».
Сонни мелко покивал.
В сознании Скобликова произошли глубокие изменения, и Сонни видел это. Если вот сейчас приказать ему отжиматься и прыгать – он выполнит приказ. Но он подчинился бы и полчаса, и день, и полгода тому назад: отжимался бы и прыгал. Переломным моментом можно было назвать «поддирективу», озвученную психиатром: «Приказ убивает мораль и стимулирует жестокость». С таким подходом, как у спецов по гипнозу (к русским суггесторам Сонни прибавил и Берча), нормального человека можно превратить в монстра, жестокого убийцу, и список этот безграничен.
Слова о морали и жестокости Берч произнес неоправданно громко, что, по мнению Новеллы, могло помешать делу или, по крайней мере, конкретному процессу. Так или иначе, Скобликов услышал высказывание Берча.
Взгляд Новеллы столкнулся с «обновленным» взглядом Виктора. Такой взгляд мог быть у ребенка наутро после того, как он подсмотрел, чем занимаются его родители в спальне.
– ...А родителям приходится гадать, понял он или не понял, все понял или частично, в лоб-то у него не спросишь.
Новелла поделился своими соображениями с Берчем. Тот согласился с ним: он тоже не мог дать точную оценку схожим ощущениям. Они сошлись во мнении, что происходящее на их глазах походило на мистику.
Они снова уединились, на этот раз в номере Филиппа Берча. Берч снова угостил гостя «фирменным» виски, Новелла посетовал, что не может подать жареную свинину. Они были немного взвинчены, но настроение у обоих – превосходное. Захмелевший Новелла отвесил Берчу комплимент:
– Вот уже во второй раз меня угощает лауреат Нобелевской премии.
Берч сунул два пальца в рот, изображая рвоту. На что намекал? На свинину с картошкой?
Поначалу они говорили ни о чем. О музыкальных пристрастиях. Новелла сказал, что ему нравится группа «Ю Ту», Берч ответил вопросом: «Вам нравится эта универсальная ирландская затычка?» – «И в чем же ее универсальность?» – «Она подходит ко всем бочкам». Они рассмеялись. Правда, Новелла все же объяснил, чем вызваны его симпатии к этой дублинской рок-группе – особенностями звучания гитары, эхом, тональными задержками, ирландским веянием. А дальше выразился весьма туманно: «Все это дает ясный эмбиент и атмосферный звук. Что касается фальцета солиста – это дело вкуса». Берч не стал объяснять свою позицию, она была проще простого. Как американец, Берч не любил выскочек, тех, на ком свет клином сошелся, если это – не американец, в данном конкретном случае – «какой-то ирландец». Они поговорили и о литературе. Берч заявил, что его любимый писатель – Дик Френсис. Новелла ответил: «Кто бы сомневался». Они легко перебранивались, что доставляло обоим удовольствие. Они по-настоящему сблизились в этот вечер. И только раз перед мысленным взором Сонни Новеллы возник черный призрак, отражение в зеркале голого Филиппа. Возникло и сгинуло в пучине его памяти.