Глеб не страдал излишним любопытством, но в квартире было тихо, и он, не желая того, слышал все, что говорили разогретые коньяком подруги.
– Сука он! Мерзавец! Я бы ему в рожу плюнула!
– Так ты почти это и сделала.
– Я бы ему вот этой бутылкой по зубам как заехала, чтобы он, сука, своей металлокерамикой подавился!
Представляешь, козел… – Клара говорила, не подбирая выражений.
И по интонации Клары было несложно догадаться, ее достали до такой степени, что она вот-вот взорвется и начнет бить посуду. –Но этого не произошло. Клара еще налила, женщины выпили не чокаясь. И тут Глеб услышал всхлипывания – обе плакали.
– Такой проект, такой проект! – захлебываясь слезами, выкрикивала Клара. – Мать его так… Мы же с тобой, Ирка, душу отдали этому дьяволу, а он, свинья, ублюдок, нажил миллионы…
– Не на нас он их нажил, будь справедлива и к мерзавцу…
– Неважно, на ком он их нажил…, и вот так нас, как двух уличных проституток, что за полтинник дают в подворотне, прокинул! Ты представляешь, меня! Меня даже финны приглашали, я же им два проекта сделала, и в Эстонии построили дом… А тут какой-то козел… Будь он иностранец, не посмел бы, сам прокололся бы, я бы уж разглядела. Так нет же, наш, отечественной выделки… Вот ублюдок!
– И не говори, Клара. Ну все, все, не заводись, что с возу упало, то пропало!
Ирина пыталась успокоить подругу. Нервы у нее были явно крепче, чем у Клары, а может, ей не хотелось, чтобы Глеб слышал, как они тут убиваются.
– Все равно уже ничего не изменишь.
– Нет, нет, изменишь! – кричала Клара. – Я его достану!
– Деньги он уже все равно не заплатит.
«Интересно, – подумал Глеб, хрустнув суставами пальцев, – и сколько этот ублюдок должен девчонкам?»
– Ты еще не все знаешь, Клара, он же мне предложил…
– Знаю, знаю.
«Вот даже как!» – губы Глеба крепко сжались, улыбка исчезла. Лицо стало строгим и непроницаемым, на лбу образовалась складка, ноздри затрепетали, словно бы он почуял дичь и уже готов броситься на поиски.
– Он сказал, что если я такая умная и такая красивая, почему бы мне не провернуться с ним в постели, тогда и заплатит.
– Нет, Ирина, этого нельзя делать ни в коем случае!
– За кого ты меня держишь? Думаешь я уже собралась нырнуть к нему под одеяло? Размечтался! Меня от него тошнит, от него блевотиной воняет, хоть он и пользуется дорогим одеколоном и ворот его рубашки чистый. Но как вспомню перхоть на его пиджаке, так это хуже слабительного, это.., это…
– Как хлорка на унитазе в пионерлагере, – подсказала Клара.
– Именно.
Глебу хоть и было интересно слушать изречения Ирины и Клары, но ему стало неудобно. Мало ли до чего договорятся пьяные женщины, какие еще откровения он услышит. Ведь могут начать обсуждать не какого-то там бизнесмена-заказчика, а его, Сиверова…
«Нет, ну вас!» – немного брезгливо, как обычно о подвыпивших говорят трезвые, подумал Глеб.
Он понимал, что сейчас не самый лучший момент, чтобы насладиться музыкой, но выбора у него не было: или пьяная болтовня, или великий Вагнер. Естественно, предпочтение он отдал Вагнеру.
Глеб сунул компакт в музыкальный центр, уселся в кресло, надел наушники и погрузился в музыку – так, как человек погружается в воду, смывая с себя усталость тяжелого дня.
Он не слышал, как ушла Клара, но по музыке ориентировался, что прошло минут сорок, когда Ирина появилась в дверях комнаты и как-то странно на него взглянула. Ее взгляд был грустный, и Глебу даже показалось, пустой, как выпитый стакан.
– Музыку слушаешь? – сухо спросила она, словно это было преступлением, вроде как в присутствии голодных детей пожирать конфеты.
Глеб кивнул, хотя мог этого и не делать. На зеленом экране музыкального центра плясали ярко-зеленые столбики частотных диапазонов.
– Ну, слушай, а я буду плакать.
Глеб понял, что говорит Ирина, по движению губ.
Он снял наушники, лениво нажал клавишу паузы, остановил музыку.
«Именно с этого места я его дослушаю», – решил он, зная, что впереди еще полчаса прекрасной музыки, может быть даже самой соблазнительной.
Ирина бросилась на кровать, и ее плечи задрожали.
Она уткнулась головой в подушку, поджала колени.
Когда Глеб сел рядом и попытался ее обнять, она резко сбросила его ладонь.
– Чего ты плачешь? – ему хотелось сказать «ноешь», но он выбрал слово помягче. – Если что-то стряслось, скажи, может, я могу помочь.
– Нет, нет, – выдавила из себя Ирина, – я сама виновата. Мало того, я еще и Клару в это втянула. Мы убили больше месяца, мы такого наворотили, а он, сволочь…
– Кто он?
Но Ирина уже прикусила язык, зная, что Сиверову лучше фамилий и имен не называть.
– Сволочь одна, Глеб. Ему на том свете за это воздается.
– Может быть, – философски заметил Глеб. – Все люди полагают, что их врагам и обидчикам воздается не в этой жизни, а на том свете. Почему, собственно, не па этом? Ведь никто еще не сумел побывать в мире ином, чтобы лично убедиться…
– Хватит философствовать, что ты тут разошелся, словно школьный учитель! Ну, да, напилась, так не каждый же день такое случается. Это только ты у нас такой правильный, нервы у тебя железные. А я.., я.., я же слабая женщина.
И тут Глеб рассмеялся, причем беззлобно, весело, задорно – так, как смеются над хорошей шуткой. На губах Ирины тоже появилась улыбка, вначале обиженная, потом все шире и веселее, и наконец ее серебристый смех присоединился к хохоту Глеба. Но веселье было недолгим, оно сменилось судорожными рыданиями, по щекам Ирины потекли слезы, да такие обильные, что наволочка покрылась пятнами, словно бы протек потолок.
Глеб сел рядом, обнял Быстрицкую за плечи, крепко прижал к себе.
– Да ладно, хватит убиваться. В конце концов, не умер же никто.
– Да, я понимаю… Просто обидно, Глеб, я же хотела как лучше, хотела тебе подарок сделать ко дню рождения… Хотя нет, я хотела просто доказать, что и я чего-то стою, могу не только детей рожать и нянчить, но и…
– Не надо ничего доказывать, Ирина! Я о тебе самого высокого мнения.
– Это ты только говоришь, а на самом деле, небось, думаешь, что мое место у плиты и у колыбели.
– Да не думал я так и никогда не подумаю! Но я знаю, если ты себе что-нибудь в голову вобьешь, то это ничем не выбить.
– Вот видишь! Что же я с собой поделаю, такой уж уродилась, такой у меня характер, менталитет у меня такой.
– Кто у тебя такой?
– Менталитет. Дурак! – сказала Ирина, и ее губы дрогнули.
В том, что Глеб знает больше ее и его знания намного глубже, она не сомневалась. Но иногда хочется хоть в чем-то иметь превосходство, не только физиологическое. Да, Глеб не может родить ребенка, как любой мужчина, но и она ведь не полная дуреха, тоже могла бы деньги зарабатывать. Зарабатывала же раньше, и неплохо. А с появлением в ее жизни Сиверова потеряла самостоятельность, стала зависеть от него, как вагон зависит от локомотива. Пока локомотив не двинется, вагон будет стоять. Рано или поздно такое случается с каждой женщиной: вся ее самостоятельность на поверку оказалась деланной.
И вот она решила доказать, в первую очередь, самой себе, что может зарабатывать большие деньги, что стоит ей этого только захотеть, и деньги будут у нее в руках. И тогда материально она уже не будет зависеть ни от кого на свете. Захотела, сделала и – провалилась.
Глеб гладил ее по спине – так гладят потерявшуюся и вернувшуюся в дождливый день домой собаку.
– Что ты плачешь, в конце концов! Жива, здорова, красива, я тебя люблю… Что тебе еще надо, зачем тебе самоутверждаться? Кому ты хочешь доказать, что целиком шита? Откуда в тебе это? – и говоря это, Глеб понял, что именно за это, вернее, и за это тоже любит Ирину.
Мало-помалу она успокоилась, даже, скорее, забылась.
"Завтра ей будет плохо, – заботливо укрыв ее пледом, подумал Глеб, – завтра она примется страдать.
Будет вспоминать, каких гадостей наговорила, будет думать о том, что я что-то лишнее услышал, заглянул ей в душу, раскрыл ее секреты, прикоснулся к тайной жизни. Ну, да ладно, постепенно придет в себя".