Это можно будет делать лишь в перерывах между судебными заседаниями. Если Крупп считает свою одежду недостаточно приличной, то тюремный портной сошьет ему костюм, который, однако, можно будет носить только во время судебных заседаний.
Альфрид плевать хотел на портного: Бертольд обеспечил его гардеробом. Он также не желал говорить по-английски. Позднее он объяснил, что это «делалось из принципа». 15 августа Крупп предстал перед 75-летним, с запавшими глазами судьей Андерсоном. Когда было названо его имя, он преждевременно выпалил по-немецки: «Здесь! Не виновен!»
Судья спросил, имеет ли он защитника.
- Да.
— Было ли обвинительное заключение на немецком языке объявлено вам не менее чем за 30 дней до процесса?
Да.
— Ознакомились ли вы в деталях с предъявленными вам обвинениями, читали ли вы их?
- Да.
— Готовы ли вы в связи с этим отвечать на обвинение?
Да.
— Признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях или нет?
— Не виновен.
Через три недели его вывели из камеры и посадили в лифт. Выйдя на втором этаже, он прошел через несколько контрольных пунктов. Часовые извещали друг друга о его приближении.
В отгороженной перилами галерее огромного, отделанного деревянными панелями зала заседаний собралось 600 зрителей. Крупп их игнорировал. Сидя на скамье подсудимых, он смотрел вдаль с полным безразличием, пока рядом с ним занимали места другие обвиняемые — члены совета директоров фирмы и их помощники: Худремон, Эберхадт, Леманн, Янсен, Мюллер Пушка, Макс Ин, Ганс Купке, Карл Пфирш, Генрих Коршан и вместе с ними Лёзер и Фриц фон Бюлов.
Два солдата-негра, в касках, с боевыми нашивками на рукавах, стояли по стойке «вольно» за Круппом и Бюловом. Как только старинные стенные часы пробили девять, к столу направились трое судей в мантиях.
Когда члены трибунала заняли свои места в высоких кожаных креслах, генерал Тэйлор огласил обвинение. Оно состояло из четырех пунктов, тех же, какие в свое время Джексон представил Международному Военному Трибуналу: преступления против мира (участие в агрессии), нажива на военном грабеже, преступления против человечности (рабский труд) и «тайный сговор» с нацистскими главарями, под прикрытием которого совершались первые три. В заключительной части обвинения, состоявшего из 36 тысяч слов, генерал вернулся к характеристике преступлений Альфрида и подчеркнул, что традиции династии Круппов передавались из поколения в поколение. Они были таковы, сказал он, что еще до появления Гитлера на политической сцене Круппы уже были готовы идти за ним. Фактически Гитлер был превосходным орудием для осуществления идей, вынашивавшихся в Эссене тремя поколениями «пушечных королей», и нацизм фюрера явился высшим выражением этих идей.
Альфрид, сын Густава, внук Фрица и правнук Альфреда Круппа, сидел неподвижно, глядя на стоящего перед ним генерала.
Хотя появлявшиеся в германской прессе отчеты о судебном процессе над Альфридом писались под впечатлением обвинений, выдвинутых против него генералом Тэйлором, тем не менее в них ловко вкрапливались фальшивые домыслы. Немцы читали в своих газетах, что «обвинение и не пытается скрыть своей ненависти и мстительности», что оно «приписывает германскому народу коллективную вину» и якобы Альфрида судят главным образом за то, что «немцы коренным образом отличаются от всех других европейских народов своей алчностью, воинственностью и жестокостью».
В данном случае газеты западных зон Германии искажали не позицию Круппа, а позицию его обвинителей; такие искажения появились и в американской прессе. Отчеты о процессе в органах финансовых кругов США выглядели так, словно они были составлены в Главном управлении фирмы Крупп. А «Нью-Йорк геральд трибюн» призывала к созданию единой Европы на основе управляемого Круппом Рура.
Судебное дело Альфрида тянулось почти девять месяцев, и суд над ним был во многих отношениях весьма своеобразным. Процесс велся далеко не безупречно. У обвинения было два слабых места, и оно это знало. Во-первых, Кранцбюлер не преминул воспользоваться отсутствием многих свидетелей. Защита прибегала к этому во всех процессах во Дворце юстиции. Во-вторых, обвинение Альфрида в агрессии было шатким. Какую роль играл он в последние годы правления своего отца, оставалось в обвинении неясным.
Согласно четырем донесениям американского посла во Франции Буллита, отправленным в марте 1937 года в Вашингтон с пометкой «лично президенту», сын Густава был одним из двадцати промышленников, к которым Гитлер обратился со своей мартовской речью. Изложив план захватов («Австрия, Чехословакия, остальная Европа»), фюрер развернул карту, провел пальцем через Атлантику и сказал: «И тогда кровь евреев на улицах Европы покажется ручейком по сравнению с потоками еврейской крови в канавах Нью-Йорка».