Однако одной из причин была любовь Круппа. Вскоре после освобождения он стал встречаться с Верой Хоссенфельдт. Красивая, изящная, с овальным лицом, великолепной фигурой, жаждой приключений и явным пренебрежением к предрассудкам, Вера принадлежала к новому, послевоенному поколению. Против такой женщины Крупп был безоружен. Она могла обворожить его и сделала это.
Ее происхождение неизвестно. Отец Веры был, по-видимому, страховым агентом. Каким-то образом она была представлена наиболее подходящим холостякам, в том числе барону Лангеру, который сделал ей предложение. Не успела новоиспеченная баронесса снять венчальную фату, как тут же променяла барона на некоего Фрэнка Визбара. У Фрэнка не было титула, но он занимался кино, и это было очень заманчиво, тем более Что ой предложил Вере попробовать свои силы в Голливуде. К сожалению, Вера и Фрэнк невнимательно читали газеты. На немцев не было спроса в Калифорнии, и перед четой Виз-бар оказались закрытыми двери всех студий. Вере пришлось работать продавщицей в универмаге. Но она быстро сменила хозяина, став секретарем у врача. Д-р Кнауэр был трудолюбив, богат, имел американское гражданство. Фрэнк все еще безуспешно рыскал по студиям. Блестящим тройным ходом Вера развелась в Лас-Вегасе с Фрэнком, вышла замуж за доктора, развелась с ним и вернулась на родину, имея солидное ежемесячное содержание, новую прическу, гардероб по последней моде и пачку писем от Альфрида Круппа, написанных им во время заключения в Ландеберге. Альфрид был очарован ею.
19 мая 1952 года они поженились в Берхтесгадене. Вера стала носить фамилию — Хоссенфельдт фон Лангер Визбар Кнауэр Крупп фон Болен унд Гальбах. Их медовый месяц длился долго: у Круппа все еще не было определенного дома, и новобрачные кочевали между Бреденеем, Блюнбахом, Вальзерталем (старым охотничьим домиком Фрица Круппа возле Кобленца) и виллой, которую Крупп снял в Хозеле, в 20 минутах езды от Эссена.
Вере нравилась такая жизнь, и в этот период она была для Альфрида превосходной компаньонкой, таская его повсюду за собой и тщательно подготавливая момент его вступления в светскую жизнь.
Четвертого июля того же года она сделала блестящий ход. В этот день по традиции американский консул в Дюссельдорфе открыл свои двери для всех американцев в Руре, и Вера, как бывшая жена д-ра Кнауэра, сочла возможным прийти сама и привести с собой супруга. Визит четы Крупп стал дипломатическим событием. Немцы были в восторге, их реакция пришлась по душе удивленному консулу, а это обстоятельство в свою очередь облегчило ход переговоров в Мелеме.
Однажды летним вечером 1952 года в гостинице Эссенерхоф, где жил Крупп, появился невероятный для этого отеля постоялец — 38-летний немец из Померании по имени Бертольд Бейтц. Бейтц был продуктом западногерманского экономического чуда. Оп никогда бы не сделал карьеры в старой Германии. Сын кассира банка Грейфсвальд, он, как когда-то его отец, служил там учеником кассира. В начале войны он поступил в германское отделение фирмы «Шелл» в Гамбурге, тем самым; избежав призыва на военную службу, и стал заниматься организацией нефтепромыслов в Бориславе. После войны он получил работу в системе страхования английской военной администрации. У Бейтца не было никакого опыта, зато была крепкая хватка. Он нанимал себе в помощники бывших нацистов, знавших страховое дело. И к концу 1948 года стал уже генеральным директором страхового общества «Германия — Идуна». За четыре года Бейтц сумел поднять его с шестого до третьего места в системе западногерманского страхового бизнеса.
Красивый, общительный, разговорчивый, Бейтц не скрывал своего преклонения перед образом жизни преуспевающих дельцов с Мэдисон-авеню в Нью-Йорке.
Когда конкуренты презрительно прозвали его «Американцем», он воспринял это как комплимент и охотно рекламировал свое прозвище. Он пристрастился к американскому джазу, в разговоре употреблял американский «слэнг».
Если бы в этот летний вечер на второй год после освобождения Альфрида «Американец» мог сделать выбор, он предпочел бы остаться у себя дома, в Гамбурге, слушая Луи Амстронга или Матеи Спаньер. Для него чопорный, только что отделанный Эссенерхоф был скучен, как детская игрушка.
Но здесь находилась студия скульптора Шпренгера, а Бейтц, желая поразить старомодных гамбуржцев, заказал Шпренгеру для нового, со стеклянными стенами административного здания «Германия-Идуны» девятифутовую статую стройной обнаженной девы. Мрачный эссенский вечер без мартини и теплой компании наводил на него тоску, и Бейтц пригласил поужинать Шпренгера и Бертольда фон Болена Круппа. Сидя слева от камина за угловым столиком, который всегда предпочитал Альфрид, Бертольд спросил Бейтца, не желает ли тот познакомиться с его знаменитым братом. «О’кэй», — сказал Бейтц, радостно улыбаясь. Впоследствии он говорил: «В конце концов я был молод, и имя Круппа звучало для меня магически».