Все детали этого плана были разработаны при встрече на Багамах, но и после того Крупп и его сообщник часто совещались. Никто даже не подозревал о существовании этого заговора. Оба партнера были заядлыми яхтсменами, вместе занимались постройкой Альвегской монорельсовой дороги, транспортной новинки для приближающейся промышленной выставки в Сиэттле. Казалось вполне естественным, что они встречаются в Киле, Гамбурге, Стокгольме. Первый серьезный намек на то, что их разговоры далеко не невинны, появился в феврале 1958 года, когда Карл Хундгаузен стал генеральным директором Бохумер ферейн. Газета «Хапдельсблатт» тотчас же сообщила, что Хундгаузен остался вместе с тем членом крупповской дирекции. Через несколько дней финансовые круги узнали о том, что Веннер-Грен, чьи акции в Бохумер ферейн составляли, как предполагалось, менее 25 процентов, на самом деле имел больше половины всех акций и что он и Крупп вместе имели 75 процентов общего их числа.
Через два месяца Крупп произнес на очередном юбилее фирмы одну из самых резких своих речей. Он заявил, что предъявляемые к нему за рубежом требования о том, чтобы он продал шахты и домны, «не укладываются в сознании». ФРГ — независимая республика, и она не может позволить, чтобы с ее гражданами обращались, как с низшими существами.
Тогда-то союзники, и в частности экономические кудесники в американском консульстве в Дюссельдорфе, поняли, к чему идет дело.
Но Круппу теперь оставалось только выбрать время для удара. Он притаился. Хотя Веннер-Грен передал ему свои акции Бохумер ферейн еще весной, глава концерна до конца года не сделал следующего шага. Крупп изменил свою тактику. Он решил, что Аденауэру более удобно, чем ему самому, вести переговоры с союзниками. Сам же он задумал обратиться непосредственно в Верховный орган Европейского объединения угля и стали (ЕОУС). Надгосударственный статус этого сообщества означал, что его решения не могут быть опротестованы ни одним правительством. Характер же этих решений, принятых за последнее время, особенно в банковском деле, свидетельствовал о стремлении ЕОУС к концентрации капитала. В программных заявлениях ЕОУС заявило о своем отрицательном отношении не к «крупным величинам», а к «нападкам на укрупнение». Альфрид попросил Верховный орган одобрить покупку им Бохумер ферейн. В конце декабря ЕОУС дало ему согласие на эту сделку, и Крупп вполне официально объединил под председательством Бейтца бохумские заводы и Рейнхаузен. Все бумаги были подписаны в январе, за три недели до истечения окончательного срока Мелемского соглашения. Как говорил сам глава концерна, «теперь реорганизация крупповского концерна фактически завершена. Бохумер ферейн заняла место бывшего предприятия Гусшталь-фабрик».
Что могли теперь сделать дипломаты? Телеграммы и письма, циркулировавшие между Лондоном, Вашингтоном, Парижем, Бонном, Люксембургом и Брюсселем, были очень корректны по тону, хорошо сформулированы и... абсолютно бессмысленны. Подталкиваемый возмущенным виконтом Элибэнком, Уайт-холл просил правительство ФРГ вмешаться в этот вопрос. После длительного молчания Бонн вежливо ответил Лондону, что нота направлена не по адресу; Уайт-холлу следует обратиться в Верховный орган ЕОУС. В свою очередь ЕОУС ответило, что оно не является участником Мелемского соглашения и поэтому не несет за него никакой ответственности.
В феврале 1959 года канцлер Аденауэр предложил президенту Эйзенхауэру, премьер-министру Макмиллану и президенту де Голлю продлить указанный в Мелемском соглашении срок продажи Круппом предприятий угледобывающей и сталелитейной промышленности еще на 12 месяцев. «Необходимо учитывать, — писал он, — что проделанная Круппом работа по восстановлению его фирмы помогла Западной Германии добиться послевоенного бума в промышленности».
Это была чепуха. «Экономическое чудо» возникло тогда, когда Альфрид еше сидел в Ландсберге. Весьма странно также, что канцлер спохватился об этом лишь по истечении установленного Альфриду пятилетнего срока, когда тот уже отрекся от данного обещания и сделал новый гигантский шаг к установлению экономического господства в Западной Европе. Теперь государственные деятели Запада занимались уже чистой проформой.
Согласно договоренности Бонна с союзниками, для рассмотрения крупповского дела была создана «смешанная комиссия». В нее вошли: судья Спенсер Феникс из США, сэр Эдвард Джексон из Великобритании, Франсуа Ледюк из Франции, трое западных немцев и самый известный швейцарский банкир, директор банка «Креди сюисс» д-р Рейнхард, которого и избрали председателем. Первое заседание комиссии состоялось только 3 июня 1959 года. Еще через полгода, в течение которого комиссия бездействовала, семь ее членов торжественно объявили, что решено дать Круппу еще 12 месяцев отсрочки. Пресса не обратила внимания на это решение и, в сущности, правильно поступила, потому что это был ничего не значащий ритуал, который соблюдался этой комиссией ежегодно, вплоть до самой смерти Круппа. Наконец, 26 февраля 1968 года, когда Альфрида уже не было в живых, концерн «Крупп» опубликовал официальное заявление, в котором называл Мелемское соглашение недействительным, ничем не оправданным «анахронизмом, пережитком оккупации». Вашингтон и Париж в частном порядке с этим согласились. Лондон вежливо объяснил, что такое признание вызвало бы в Англии бурю протеста, но согласился, что «новая ситуация» требует серьезного изучения. К этому моменту Мелемское соглашение было уже юридической фикцией. На практике единственной целью ежегодной отсрочки было растянуть время, дать воспоминаниям угаснуть, потушить в сердцах людей гнев, который вызывало само имя Круппа.