Самый недалекий из крупповцев понимал, что нельзя быть одновременно гедонистом и руководителем концерна. А самый умный из них, покуривая американские сигареты, потягивая шотландское виски и слушая вагнеровскую музыку, обдумывал новый проект своего завещания.
«Самый богатый человек в Германии» — совершенно справедливо писали о прадеде Альфрида; «самый богатый человек в Европе, единоличный и полноправный владелец 150 заводов и шахт, выпускающих 3573 вида продукции» — тоже верно писал «Ньюсуик» в 1967 году об Альфриде. Но у тех, кто имеет капиталы, могут накапливаться и фантастические долги. В 1875 году, когда все цехи концерна работали на полную мощность, Альфред был вынужден выпустить облигации на 30 миллионов марок, под обеспечение синдиката банкиров во главе с государственным банком Пруссии. Его унизили, навязав ему контролера, и хотя сам он считал этот контракт, подписанный им 4 апреля 1875 года, капитуляцией, даже и этого бы он не добился без активного вмешательства его императорского величества.
Теперь, спустя 92 года, Альфрид Крупп оказался в значительно более тяжелом положении, чем когда-то «основатель фирмы» во время своего кризиса. Ни один человек в Европе не мог сравняться с ним в личном богатстве. В то же самое время он был в Федеративной республике, как это ни парадоксально, самым крупным должником. За свои элеваторы, нефтеочистительные предприятия, домны, химические заводы, верфи и заводы по выпуску локомотивов, грузовиков, мостов, турбин, не говоря уже о винных погребах, торговых центрах и ящиках с винтами и болтами всех размеров, используемых в мире, Крупп был должен 700 миллионов долларов. Он был должником 263 западногерманских банков и страховых компаний. История экономики не знала ничего подобного. В Потсдаме уже не было сговорчивого кайзера, но даже если бы он и был, то это не помогло бы Круппу. Выхода не было. Шкала подземных толчков Бофора показывала полных двенадцать баллов для Альфрида. Его династия из двенадцати поколений стояла перед крахом.
Глава XXIX. СМЕРТЬ КРУППА
Альфрид Крупп чувствовал, что самые близкие ему люди ускоряют его трагический конец. Его собственный сын отвернулся от всего, что должны почитать Круппы. А теперь и Бертольд Бейтц, которого он сам выбрал своим заместителем и которому вручил судьбу фирмы, совершил столько невероятно грубых ошибок, что дом, семья и династия Круппов рушились с грохотом, сотрясающим столицы всего мира.
Один западногерманский банкир, не пожелавший из-за близости к Альфриду оглашать своего имени, еще в середине 1966 года считал, что фортуна начала отворачиваться от «единоличного владельца». «Сводный баланс за 1965 год, — говорил он, — который тогда был уже готов, показывал очень тревожное положение с прибылью. Причина? Падение цен на сталь, кризис в угледобывающей промышленности, сокращение сбыта, повышение стоимости производства». Он протянул через полированный стол газетную вырезку под заголовком «Крупповские металлургические предприятия не приносят дохода».
Но этот банкир ставил диагноз коронарного тромбоза уже после того, как сосуды лопнули. Финансовый директор Круппа Иоганнес Шрёдер предсказывал все это за пять лет до трагических событий, и хотя его прогноз был во всех отношениях правильным, поворотный момент наступил, вероятно, тогда, когда Бейтц, вернувшись из Болгарии после стремительной поездки, в которой он продал товаров больше, чем английские, японские, итальянские и французские конкуренты, небрежно сказал: «Зачем ездить в Индонезию или Боливию, когда Восточная Европа лежит у нашего порога?» Шрёдер мог бы сразу ответить ему на этот вопрос. Для капиталовложений в развивающиеся страны Бонн давал десятилетний кредит и гарантировал 80 процентов этого кредита. Однако если концерн пересекал линию «железного занавеса», то правительство Западной Германии снимало с себя всякую финансовую ответственность, ибо официально противилось любым формам контактов с «коммунистическим блоком».
Из-за этой доктрины у Адеанауэра и Бейтца произошел настоящий скандал, когда в мае 1958 года заместитель Альфрида попытался использовать свои связи военных лет в Польше. Он даже слетал в Москву, а вернувшись, навлек на себя проклятия Аденауэра. Канцлер, осудив его визит, публично заявил в Шаумбургском дворце: «Приходится усомниться в патриотизме господина Бейтца».