Газ в мешках ядовитый, но не очень. То есть не мгновенно-смертельно-ядовитый. А еще важно, что он густой и тяжелый. Не расходится по воздуху мгновенно, не травит все вокруг, действие его скорее как у струи, бьющей из газового баллончика.
Я намотал концы корня на запястье так, что мешок пришелся на тыльную сторону ладони. Согнул кисть, выставив руку перед собой. В другую взял осколок. Нормально, пыхнуть кому в рожу – самое то. Ножку от стула сунул за пояс штанов, ремень-то у меня отобрали вместе с перчатками.
Поднялся по лестнице, встал на одно колено на верхней ступеньке и принялся скрести стеклом по крышке люка. Она была железной, звук получился тот еще. Посерьезней пытка, чем макание головой в воду, аж челюсти сводит от этого скрежета. Я поскреб немного, подождал, потом слегка постучал по крышке. Снова поскреб, чувствуя себя при этом немного по-дурацки. Но ведь нет другого способа, нет. Поскреб еще. Услышал шум с другой стороны люка – совсем слабый, но явственный. Потом лязг, это засов сдвинули. И голос, тоже очень тихий. Шепот…
Крышка распахнулась, и я увидел двоих, стоящих по ту сторону проема.
Шутер пригнулся с «калашом» в руках, причем он держал оружие прикладом вперед, и у ног его лежал Оспа, получивший, как я понял, только что прикладом по лбу. Рядом с Шутером застыла Алина. На плече сумка из черной кожи, в руке пистолет «СПС». Относительно легкий, но вполне мощный, пуля из такого прошибает четырехмиллиметровую сталь. Хорошо, что красотка с перепугу не саданула в меня, когда распахнулась крышка люка.
Тот находился посреди большого темного зала с высокими окнами, закрытыми брезентом. Вокруг спали, завернувшись в одеяла и плащи, бойцы из отряда майора Шульгина. Его самого я не увидел, а вот Химку разглядел, он лежал возле кострища, в котором догорали угли. По всему залу из дыр в потолке свешивались корни – те самые, концы которых оплели подвал. Получается, растения, которые эти корни сюда запустили, растут еще выше – на втором этаже или даже на разрушенном третьем, и корневая система их проникла сквозь несколько перекрытий. Или это не корни? Они ведь нужны дереву для питания, но эти просто висят в воздухе, так зачем они? Может, их правильнее называть ветвями или лианами…
Я успел сдержать движение, не пробил «улей» стеклом. Отвел в сторону руку, глядя на тех, кто, судя по всему, собирался меня спасти. Пару секунд мы являли собой немую картину в стиле «И тут я офигеть как удивился», а потом я приложил палец к губам, покосился на неподвижного Оспу, кивнул Шутеру, за плечо притянул к себе Алю и прошептал:
– Сколько бойцов в отряде?
– Пятнадцать, – шепнула она, справившись с удивлением.
– Все здесь?
– Кроме часовых.
– Сколько часовых?
– Возле люка – один, Оспа. И еще четверо: двое на крыше, двое снаружи…
– В какой стороне они стоят, знаешь?
Она огляделась, показала:
– Там и там.
Я кивнул Шутеру, он тоже приблизился, мы сдвинули головы.
– Выбираемся через то окно, – я показал в сторону одного проема. Брезентовая штора в его нижней части была свернута и подвязана веревкой. – Или вы его и подготовили для отступления?
– Подготовили, – подтвердила Аля. – За ним улица, идет прямо от здания. По ней побежим.
– Охотник, а что это у тебя на руке… – начал Шутер, но тут один из спящих неподалеку бойцов всхрапнул, заперхал во сне, заворочался. Моя рука с «ульем» и два ствола, «калаша» и «СПС», обратились в ту сторону. Боец, перевернувшись со спины на бок, затих.
– Идем, – шепнул я. – Пока Оспа не очухался.
Пробираться между спящими людьми по темному залу, озаренному лишь светом углей в кострище, – занятие нервное. Постоянно чудится, что сейчас наступишь кому-нибудь на ухо или зацепишься за чью-то ногу. Мы шли совсем медленно, рискуя, что Оспа придет в себя и поднимет шум. Да еще и корни… они висели со всех сторон, не то чтобы очень густо, но во множестве. Колыхались, когда мы их задевали, шуршали, правда, совсем тихо. Хорошо, что здесь на них не было кожистых мешков – «ульи» росли только в нижней части, под полом.
Больше мы не обменялись ни словом. Обошли Химку, который во сне посапывал и шевелил усами. Путь к окну лежал мимо кострища, где горела алым гора углей. Возле него спал сам майор Шульга. Под головой его был рюкзак, под рукой лежал «АК», а рядом… мой «Карбайн»! Этого я просто так оставить не мог. Что хотите делайте, а ствол не брошу. Не из каких-то сентиментальных чувств, просто у меня же нет огнестрела – куда это годится? Алина ушла немного вперед, а я приостановился, нагнулся, увидел, как Шутер сделал огромные глаза и замотал головой, сделал жест, чтобы он не психовал, и потянул автомат за ремень. Осторожно, ласково так, как поясок на платье любимой женщины. Вскоре винтовка оказалась у меня в руке. Действовать, когда на запястье намотан корень с раздутым кожистым мешком, было неудобно, но я ухитрился повесить винтовку на плечо. Выпрямился – и увидел торчащие из-под клапана на рюкзаке майора перчатки. Мои перчатки. Вот к ним-то я как раз испытывал сентиментальные чувства! Они мне были как две сестрички. Перчатки и спрятанный в одной ножик не раз спасали мне жизнь.