Тем не менее это было маловероятно. Обычно энергией, необходимой для посадки звездолета в двадцать тысяч стандартных тонн, управляли не непосредственно, а через реле. Поэтому энергоразряд, посланный Кальхауном в поле решетки, скорее всего, сжег трансформаторы, устроив великолепный фейерверк, но едва ли достиг оператора.
– В любом случае от радости он скачет, - мстительно заметил Кальхаун. - Кроме того, кто-то наверняка накрутит ему хвост либо за то, что он это совершил, либо за то, что ему не удалось этого сделать! Лишь ради простой предосторожности…
Внезапно выражение его лица изменилось. До сих пор он старательно гнал от себя мысль о последствиях того, что без визоров ничего не мог рассмотреть в космосе, но неожиданно пилот вспомнил об электронном телескопе. Все это время тот был отключен и посему не должен был пострадать. Кальхаун тут же задействовал его, и над головой немедленно разверзлось усыпанное звездами небо.
“Чи-чи!” - бился тем временем в истерике Мургатройд.
Кальхаун быстро взглянул на него. В результате чьих-то манипуляций с кораблем некоторые приборы на панели, за которую уцепился Мургатройд, сдвинулись с места, и ему защемило хвост. Причем здорово.
– Придется тебе, дружок, немного потерпеть, - сухо заметил Кальхаун. - Я попытаюсь изобразить дело так, будто мы находимся в предельно аварийной ситуации. Иначе тот, кто пытался раздавить нас, может затеять что-нибудь новенькое!
Медкорабль продолжал идти по тому же курсу и с той же скоростью, которые были у него на момент захвата полем решетки. Кальхаун сменил сектор обзора электронного телескопа и одновременно включил аварийные реактивные двигатели. С грохотом полыхнули кинжальные языки пламени. Корабль рванулся вперед.
– Главное - не двигаться по прямой, - напомнил себе Кальхаун.
Он направил корабль по головокружительной спирали, как будто у него на борту царил полный хаос, - а реактивные двигатели включились сами по себе. Космонавт умело, одним выхлопом, выбросил из “Эскулапа 20” накопившиеся за время полета отходы, от которых не мог избавиться во время пребывания в гиперпространстве. У того, кто в этот момент наблюдал бы с планеты за падением космолета, должно было создаться впечатление, будто что-то внутри корабля со страшной силой взорвалось.
– А теперь…
Планета Мэрис III казалась устрашающе близкой, но такое впечатление создавал телескоп. И все равно Кальхауна, знавшего это, прошиб холодный пот. Он взглянул на показания радара. Расстояние до планеты уменьшилось всего на полторы тысячи километров.
– Ага! - воскликнул Кальхаун.
Он дважды внес коррективы в полет по спирали. Неожиданно изменил направление, в котором раскручивался корабль. Натренированный в ведении космического боя, он мог бы положить корабль на траекторию уверток от противника, но подобный почерк полета сразу же выдал бы его. А при хаотическом падении никто не сумел бы угадать его последующих маневров. Он настроил телескоп на сканирование всей планеты с одновременным ее фотографированием. Затем вывел корабль из спирали, развернул его так, чтобы в поле видимости телескопа попал город, и держал курс стабильным ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы отснять панораму столицы. Затем снова безумно завертел звездолетом, время от времени притормаживая, а в конце ввернул причудливый трюк, пронесясь почти параллельно поверхности планеты.
На высоте в восемьсот километров Кальхаун снял задвижки с иллюминаторов, которые он обязан был держать закрытыми во время полета в космосе. Небо засветилось звездами. Справа по борту - сплошная темень. Ясно: он попал на ночную сторону.
Корабль опускался. На высоте в шестьсот сорок километров сдвинулась с нуля стрелка показателя внешнего давления. Он использовал его как трубку Пито, мысленно подсчитав статическое давление, которое должно было быть на этой высоте, и сравнил его с динамическим, производным от скорости корабля, врезавшегося в атмосферу из почти пустого пространства. Давление должно было поддерживаться практически на нуле. Он стал разворачивать корабль кормой к поверхности и уменьшил скорость, чтобы сбить давление. Спуск продолжался. Триста двадцать километров. Стала видна тонкая полоска света местного солнца, окаймлявшая Мэрис III. Сто шестьдесят километров. Пилот выключил реактивные двигатели и отпустил корабль в медленное свободное падение, одновременно разворачивая его носовую часть в вертикальное положение.
Шестнадцать километров. Кальхаун стал шарить в эфире в поисках признаков человеческой деятельности. Но в электромагнитном диапазоне все было тихо, лишь потрескивали разряды электромагнитной бури, бушевавшей где-то вдали. В восьми километрах от поверхности он по показаниям радара определил, что буквально продирается сквозь горный массив. Кальхаун повернул корабль так, чтобы еще раз сбросить скорость, и начал тормозить с помощью реактивного двигателя.