Кэлхаун кивнул. Самое лучшее начало беседы с пациентом — что-нибудь, не относящееся к теме. Но рассказ девушки как раз очень даже к теме относился. Кроме того, теперь Кэлхаун знал ее положение в обществе. Хотя на большинстве миров не было разделения на классы по степени доходов, социальные группы по сходству вкусов, интересов, месту жительства продолжали оставаться доброй основой для положительных отношений между людьми. Кэлхаун припомнил старомодный термин «верхний слой среднего класса», который больше ничего не значил в экономике, но кое-что значил в медицине.
— Нужно заполнить историю болезни. Имя?
— Хелен Джонс, устало сказал девушка.
Он держал микрофон карманного рекодера поближе, чтобы слова были хорошо слышны на записи. Профессия — статистик. Она входила в административную группу строительства города. После завершения строительства большинство рабочих улетели обратно на Деттру-2, но административная группа и Хелен вместе с ней остались в городе помогать прибывающим колонистам.
— Погодите, — прервал ее рассказ Кэлхаун. — Вы упомянули о бегстве из города. Люди, которые сейчас там остались, — они тоже из вашей группы? Если нет, то откуда они взялись?
— Она слабо покачала головой.
— Не знаю … Они появились уже после эпидемии.
— Вот как? Как началась эпидемия? Как это случилось?
Прерывающимся от усталости голосом она продолжила рассказ. Эпидемия началась среди последней партии рабочих перед возвращением на Деттру-2. Их в городе было около тысячи, людей всех классов и занятий. Сначала она появилась среди работавших на обширных полях.
Болезнь успела распространиться прежде, чем ее заметили. Первоначальных симптомов не было, если не считать жалобы на упадок сил и тревожное состояние. Рабочие перестали спорить и ссориться. Обычно здоровые люди ведут себя умеренно агрессивно и ссорятся как бы невзначай. Но теперь на ссору не оставалось энергии.
Потом появилась одышка, больным не хватало воздуха. Симптом открыл один из медиков, заметивший у себя упадок сил и вдруг начавший задыхаться. Одышка была нешуточная, и он, проверив собственный обмен веществ, заподозрил что-то серьезное. Как показал анализ, уровень обмена веществ был поразительно низким.
— Скажите, — перебил Кэлхаун девушку. — Вы по профессии статистик, но употребляете медицинские термины. Откуда вам обо всем этом известно?
— Это Ким, — устало сказала девушка. — Он учился на врача, входил в медгруппу. Мы… должны были пожениться.
Кэлхаун кивнул.
— Продолжайте, пожалуйста.
Время от времени Хелен приходилось отдыхать, собираться с силами, чтобы продолжить рассказ. Одышка среди жертв эпидемии прогрессировала. Вскоре самое простое усилие, например, чтобы подняться на ноги, заставляло синеть от удушья. О ходьбе нечего было и думать. Очень скоро больные могли только неподвижно лежать. Потом впадали в беспамятство и умирали.
— А что обо всем этом думали врачи?
— Ким бы вам подробно рассказал, — прошептала девушка. — Врачи работали до изнеможения, испробовали буквально все! Они получили аналогичные симптомы у подопытных животных, но вируса болезни выделить не могли. Ким говорил, что им не удается получить чистую культуру. Просто уму не постижимо! Ни один из методов не выделял носителя болезни, а она тем не менее была заразной!
Кэлхаун нахмурился. Появление новых патогенных механизмов маловероятно, но если стандартные лабораторные методы не выделили носителя болезни… Это дело явно для Медслужбы. И люди в городе пытались не пустить его на планету! Описание болезни тоже давало пищу для любопытных сопоставлений.
Носитель болезни удачно прятался от исследователей. Но такая способность не приносит микробу выгоды в естественных условиях, при которых нет причин стараться невидимым для электронных микроскопов. Нет причин вырабатывать такое свойство — естественным путем, конечно. Что же здесь происходит?
— Что произошло после того, как эпидемия была распознана?
— Прибыл первый транспорт с Деттры, — безнадежным тоном продолжала девушка. — Мы их не посадили, предупредили о карантине, и транспорт неразгруженным отправился домой.
Кэлхаун кивнул. Естественно, они не стали садиться.
— Потом появился новый корабль. Нас оставалось человек двести, у половины появились симптомы болезни. Корабль сел на собственных двигателях, потому что некому было управлять решеткой.
В этом месте голос девушки начал дрожать — когда она описывала появление в городе экипажа корабля. В городе, где люди умирали, так еще и не пожив по-настоящему на новой планете. Средства связи работали отлично, и бежавшие из города и те, кто там оставался, видели посадку на экранах собственных визифонов, работавших через экраны диспетчерской башни космопорта.
Корабль опустился, появились люди, но на врачей они не были похожи. Видиоэкраны в диспетчерской тут же выключились, и больше связаться с космопортом не удалось. Отрезанные друг от друга в дальних поселках и городских квартирах, уцелевшие колонисты обменивались посланиями отчаянной надежды, что это все-таки врачи. Потом прилетевшие появились в комнате одного из тех, кто как раз вел разговор. Визифон остался включенным, когда владелец открыл пришельцам дверь. Он из радостно приветствовал: он считал их исследователями, прилетевшими найти причину болезни и ее уничтожить.
Собравшиеся у другого визифона все видели. Как вошли незнакомые люди. Как хладнокровно убили их друга и всех, кто еще был в живых из его семьи.
Свидетели убийства, уже почувствовавшие первые симптомы, разбросанных группками по два-три человека в разных местах города, начали тут же сообщать через визифоны. Людей охватил ужас. Может быть, произошла ошибка? Может быть, преступление совершено по воле отдельных лиц, а не командира корабля? Едва ли это могло быть ошибкой. Какой бы чудовищной не казалась идея, но болезнь на Марисе-3, очевидно, решили прекратить тем же способом, каким боролись с эпизоотиями: зараженных уничтожат и предотвратят распространение болезни.
Но предположение было слишком ужасным, чтобы поверить в него без неопровержимых доказательств. С наступлением ночи была отключена городская энергосеть, визифоны перестали работать. Закаты на Марисе исключительно красивы и спокойны, но теперь над городом нависла буквально мертвая тишина, и лишь иногда из пустоты черных окон доносился стон умирающих.
Жалкие остатки выживших поспешили покинуть город под покровом темноты. Они бежали в одиночку и группами. Некоторые вели и несли членов семьи, тех, кто уже сам не мог идти. Они помогали женам, мужьям, родителям и детям выбраться на открытую местность, но побег не мог спасти им жизнь. Он только предотвращал жестокое убийство. Обреченным это почему-то казались выходом из положения.
— Но это не ваша личная история болезни, — мягко сказал Кэлхаун. — Я хочу узнать, как это было с вами. Когда началась болезнь? Что могло послужить причиной…
— Так вы знаете, что это? — с безнадежным видом спросила Хелен.
— Еще нет, — признался Кэлхаун. — У меня слишком мало данных. Я стараюсь собрать побольше.
Хелен рассказала о себе. Первым симптомом была апатия, безразличие к окружающему. Она старалась не поддаваться унынию, но апатия с каждым днем усиливалась. Все большее утомление приходило стоило лишь попытаться что-то делать. Но никаких неприятных ощущений она не испытывала, ни голода, на жажды, просто чтобы вспомнить о необходимости что-то делать, приходилось напрягать волю.
Симптомы полностью соответствовали кислородному голоданию, которое человек испытывает, например, на большой высоте, в разряженной атмосфере, в негерметизированном фалере с отключенным кислородным питанием. Только здесь процесс был бесконечно более длительным, растянувшимся на недели. Но конец — тот же.
— Я заразилась до побега из города. Теперь я понимаю, у меня осталось несколько дней и я смогу что-то делать и думать, только прилагая все силы. И с каждым днем будет все труднее жить. А потом я перестану питаться.
Она говорила, а Кэлхаун смотрел на крошечные катушки рекодера, перематывавшие многоканальную ленту.
— Но пока у вас хватило энергии на попытку меня убить, — заметил он.
Оружие девушки было арбалетом со стальной пружиной, которая сжималась с помощью рычажка. Для удобства имелся ствол и приклад с рукоятью. Таким арбалетом удобно было удобно целиться.