Конечно, об этом руководство фронта тогда не знало. Но Верховное Главнокомандование было хорошо осведомлено о намерениях и планах союзников по поводу Берлина. Не случайно Сталин спросил у Жукова и Конева:
- Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники? Иван Степанович, как он рассказывал нам, ответил первым:
- Берлин брать будем мы и возьмем его раньше союзников.
Сталин с шутливым одобрением высказался о решимости и напористости И. С. Конева, о его большой уверенности в наших силах и возможностях, а затем серьезно и официально спросил, сумеет ли командующий 1-м Украинским фронтом Конев создать в кратчайший срок группировку для участия во взятии Берлина. Сталин хорошо помнил, что после завершения Верхне-Силезской операции главные силы нашего фронта находились на южном фланге и требовалось время для их перегруппировки. Он поинтересовался, сможем ли мы быстро осуществить переброску большой массы войск и создать на берлинском направлении ударную группировку.
Конев сжато доложил Ставке соображения Военного совета на этот счет, обосновал целесообразность участия 1-го Украинского фронта в наступлении непосредственно на юго-западную часть Берлина. Одновременно он сообщил, что штаб подготовил все расчеты, наметил маршруты, разработал график переброски войск.
Верховный Главнокомандующий дал понять, что он не намерен препятствовать боевой инициативе 1-го Украинского фронта. Но как быть с разграничительной линией, отсекавшей наш фронт от Берлина? И Сталин, немного подумав, как вспоминал Конев, взял в руки карандаш и внес графическую ясность. Впрочем, об этом расскажу чуть позднее.
Маршал Советского Союза И. С. Конев вернулся из Москвы в приподнятом, бодром настроении. Членам Военного совета он зачитал директиву Ставки Верховного Главнокомандования от 3 апреля 1945 года. 1-му Украинскому фронту было приказано: "1. Подготовить и провести наступательную операцию с целью разгромить группировку противника в районах Котбуса и южнее Берлина.
Не позднее 10-12 дня операции овладеть рубежом Беелитц, Виттенберг и далее по реке Эльба до Дрездена. В дальнейшем, после овладения Берлином, иметь в виду наступать на Лейпциг.
2. Главный удар силами пяти общевойсковых и двух танковых армий нанести из района Трибель в общем направлении на Шпремберг, Бельциг. На участок прорыва привлечь шесть артиллерийских дивизий прорыва, создав плотность не менее 250 стволов от 76 миллиметров и выше на один километр фронта прорыва.
3. Для обеспечения главной группировки фронта с юга силами 2-й армии Войска Польского и частью сил 52-й армии нанести вспомогательный удар из района Кольфурт в общем направлении Баутцен, Дрезден.
4. Танковые армии и общевойсковые армии второго эшелона ввести после прорыва обороны противника для развития успеха на направлении главного удара.
5. На левом крыле фронта перейти к жесткой обороне, обратив особое внимание на бреславльское направление.
6. Установить 15.1У.45 следующую разграничительную линию с Первым Белорусским фронтом: до Унруштадт - прежняя и далее - озеро Эннсдорфер-Зее, Гросс-Гастрозе, Люббен...
7. Начало операции - согласно полученным Вами лично указаниям".
Когда Иван Степанович зачитал документ, мы удивленно переглянулись. Нам непонятен был его оптимизм. Содержание директивы свидетельствовало о том, что войска 1-го Украинского фронта не будут участвовать в непосредственном взятии Берлина.
- Что, дорогие друзья-товарищи, приумолкли? - с шутливой бодростью воскликнул Иван Степанович. - Радоваться и гордиться надо, что нам тоже предоставлено почетное право штурмовать столицу фашистской Германии.
- В директиве об этом ничего не говорится, - заметил кто-то из нас.
- Вы, наверное, не очень внимательно изучили содержание документа, сказал Иван Степанович и снова неторопливо и отчетливо зачитал шестой пункт директивы Ставки, который завершался необычным для оперативных документов многоточием. Конев пояснил, как оно возникло и какое немаловажное значение имеет для нас. При рассмотрении плана Берлинской операции Верховный Главнокомандующий взял карандаш и сильно прочертил на карте линию до города Люббен, расположенного в 60-70 километрах к юго-востоку от столицы Германии. Здесь И. В. Сталин оборвал ее, а продолжение разгранлинии, предложенное Генштабом, решительно зачеркнул и заштриховал. Не отменяя фактически прежнего решения, Верховный вместе с тем открывал войскам 1-го Украинского фронта простор для маневра и проявления инициативы, предоставив нам возможность ворваться в Берлин с юга.
Уточнение, сделанное Верховным Главнокомандующим, нашло свое отражение и в директиве Военного совета 1-го Украинского фронта от 8 апреля 1945 года. В этом документе указывалось: "...иметь в виду частью сил правого крыла фронта содействовать войскам 1-го Белорусского фронта в овладении городом Берлин"{112}. Наша директива была утверждена Ставкой, назначившей наступление на 16 апреля 1945 года.
Для подготовки новой, необычайно ответственной операции времени оставалось очень мало - не более двух недель. Она, кроме всего прочего, требовала неизмеримо больше материальных средств, чем прежние. По сравнению с Висло-Одерской и Львовско-Сандомирской операциями наши потребности в автобензине возросли на 30 процентов, а в дизельном топливе - на 27 процентов. Резко увеличилась заявка на боеприпасы, продовольствие, медикаменты.
Когда Маршал Советского Союза И. С. Конев вернулся из Москвы с директивой Ставки, Военный совет фронта заслушал доклад заместителя командующего по тылу генерала Н. П. Анисимова о материальном обеспечении войск. Нас интересовала и степень готовности к операции дорог, автомобильного и железнодорожного транспорта.
В конце марта и в начале апреля 1945 года интендантское управление фронта, возглавляемое генерал-майором Г. А. Лелюком, быстро организовало замену зимнего обмундирования на летнее, переобув и переодев более миллиона человек. Эта нелегкая задача была успешно решена при активном участии интендантов армий. Планом материально-технического обеспечения Берлинской операции предусматривалось максимальное приближение к войскам фронтовых и армейских тыловых учреждений, складов, баз и госпиталей. Если в начале Великой Отечественной войны, когда превосходящие силы врага рвались в глубь нашей страны, мы вынуждены были держать многие тыловые учреждения на значительном удалении от линии фронта, то теперь армейские полевые базы находились в 15-30 километрах, а первый эшелон госпиталей - в 10-15 километрах от переднего края. Это объяснялось не только мобильностью тыловых органов, но и общей благоприятной для нас обстановкой.
В предвидении Берлинской операции железнодорожные войска фронта, возглавляемые крупным специалистом и талантливым организатором генералом П. А. Кабановым, трудились поистине героически, стремясь ввести в строй сильно разрушенные гитлеровцами коммуникации. Но темпы восстановления железных дорог никак не поспевали за стремительными темпами зимнего наступления наших войск. Только в ходе Висло-Одерской операции фронт продвинулся в глубину до 500-600 километров, Нижне-Силезская наступательная операция еще более приблизила нас к Берлину. Заметным продвижением советских войск на запад была отмечена и Верхне-Силезская операция.
В результате станции снабжения оказались на значительном удалении от передовых частей, главная тяжесть военных перевозок легла на автомобильный транспорт. Ставка сразу же усилила фронт авточастями. Это позволило скрытно и быстро перебросить на берлинское направление 30 дивизий и 2 отдельных полка, перевезти более 915 тысяч тонн различных грузов.
Чтобы читатель представил себе, как возрастал объем автомобильных перевозок, напомню, что в Киевской наступательной операции автотранспорт фронта смог перевезти 274 тысячи тонн различных грузов, в Висло-Одерской уже 827 тысяч тонн, а в Берлинской операции - до 915 тысяч тонн. Автомобильный транспорт, как наиболее маневренный, все более широко применялся для переброски войск и техники. Вот почему потребность фронта в автобензине в Берлинской операции (по сравнению с Висло-Одерской) увеличилась более чем на 27 процентов.