Полеты в воздухе все еще считались делом смертельно опасным, и нападение одного самолета на другой рассматривалось как ненужный риск. К тому же среди авиаторов продолжали действовать неписаные законы авиации. Дело доходило до того, что, встречаясь в воздухе, противники в худшем случае молча разлетались по сторонам, а в лучшем — приветствовали друг друга и делали попытки «контактов жестами».
Никто не знал, что делать с летающим коллегой, никто не видел в нем врага. Да если и видел, чем можно было его сразить?
В архивах той поры сохранился документ, который восполнял пробел боевой подготовки летчиков: «На основании опытов… выяснилось, что для возможности вести борьбу на воздухе с неприятельскими самолетами наиболее желательным оружием для самого летчика является автоматический пистолет системы парабеллум, а для наблюдателя, имеющего обе руки свободными, трехлинейный карабин, как единственно возможное для пользования, действенное оружие среди лабиринта проволок на самолете».
На документе есть высочайшее заключение: «„Маузер“ не хуже».
Вот с таким оружием стали подниматься в воздух летчики и вскоре в небе стал слышаться треск ружейной стрельбы.
Теперь уже противоборствующие стороны опасались приближаться друг к другу, и постепенно в летчиках зрела воздушная ненависть.
История показала, что авиаторы во всех странах думали, как превратить самолет в более эффективное оружие.
Так для борьбы с дирижаблями предлагалось использовать подвешенную на тросике бомбу. Для самолетов предлагался грузик на тонкой медной проволоке, о который должен был разбиваться в щепки винт. В этом случае у летчика оставался шанс выжить — спланировать и посадить самолет.
А если к хвосту самолета приладить пилообразный нож или острый крюк, то можно будет вспарывать обшивку привязных аэростатов, да и самолетам это зримая угроза.
Задумывался о самолетном оружии и командир 11-го корпусного авиаотряда 9-й Сибирской стрелковой артбригады штабс-капитан Петр Нестеров.
Если сдуть с биографии летчика пыль газетных сенсаций, то можно увидеть, что таранный удар всерьез занимал Нестерова.
Еще на осенних маневрах 1913 года он опасно атакует самолет «неприятеля» — поручика Гартмана, — подрезая его. После четвертой атаки, едва не кончившейся столкновением, Гартман погрозил Нестерову кулаком и вышел из учебного боя.
Разбор полетов был горячим. Нестерова пытались убедить, что вряд ли такой маневр будет применим в бою, на что летчик твердо ответил: «При необходимости его можно ударить сверху колесами».
Сослуживцы Нестерова вспоминали, что о таране он говорил часто. Нестеров допускал два варианта уничтожения вражеских самолетов. В первом варианте надо было подняться выше аэроплана противника и, круто пикируя, ударить колесами по концу крыльев. Второй вариант предполагал удар винтом в хвост. В этом случае не исключалось благополучное планирование.
Вот такая была теория. Нестеров, как человек, склонный к научному анализу, всегда шел от теории и тщательно обдумывал все детали. Таран был им рассчитан, и в возможности его выполнения он уже не сомневался. Все сослуживцы были уверены, что свою мысль Нестеров доведет до практического завершения, он ждет лишь удобного случая.
И этот случай представился 26 августа (8 сентября по новому стилю) 1914 года.
А накануне произошли события, которые ускорили развязку.
Над городом Жовква, где размещался штаб 3-й русской армии, каждое утро появлялся австрийский самолет-разведчик. Он летал спокойно, нагло, высматривая диспозицию русских войск.
Австриец был осторожен, и только в воздухе появлялись русские летчики, как он тут же улетал.
Один из штабных генералов, приехавших в летный отряд, упрекнул авиаторов в их бессилии. Это было равно тому, если бы их обвинили в трусости.
Командир отряда принял упреки близко к сердцу и дал генералу слово офицера, что этот австриец перестанет летать.
Товарищи летчика поняли, что он решился на таранный удар. С трудом они уговорили командира лететь в паре с поручиком Александром Кованько и заставить австрийца сесть.
Но обстоятельства сложились иначе.
Сохранилось много документальных свидетельств очевидцев первого таранного удара. Но, пожалуй, самые точные написал товарищ Нестерова по службе летчик Виктор Георгиевич Соколов.
Он дожил до глубокой старости и, приехав на место гибели Петра Николаевича Нестерова в 1967 году, составил схему полета и падения обломков самолета, снабдив ее своими воспоминаниями.