«…На следующий день (26 августа — 8 сентября) австрийский аэроплан появился над Жовквой рано утром. Нестеров и Кованько поднялись за ним в погоню, но у Нестерова оборвался трос с грузом, которым он хотел попытаться разбить винт у австрийца, а затем в воздухе мотор стал давать перебои и Петр Николаевич сел. Вслед за ним опустился и Кованько. Нестеров приказал срочно отремонтировать мотор…
…Ближе к обеденному времени в воздухе вновь показался австрийский самолет. Аэроплан Кованько к полету не был готов, он хотел забраться в кабину наблюдателя, но Петр Николаевич сказал:
— Не надо, Саша, я полечу один.
— Но что ты будешь делать? Возьми по крайней мере хоть браунинг, — сказал Кованько.
— Ничего, я как-нибудь обойдусь, — ответил Нестеров и поднялся в воздух.
Было видно, как австриец, сделав круг, шел над городом прямо на запад, слегка набирая высоту. А Нестеров обходил город с южной стороны и, быстро поднимаясь, шел наперерез противнику, заметно догоняя его. Было ясно, что скорость „Морана“ Нестерова намного выше скорости „Альбатроса“.
Вот они уже на одной высоте. Вот Нестеров уже выше противника и делает над ним круг.
Австриец заметил появление страшного врага, видно было, как аэроплан начал снижаться на полном газу. Но уйти от быстроходного „Морана“ нельзя. Нестеров зашел сзади, догнал врага, и как сокол бьет неуклюжую цаплю, так и он ударил противника. Сверкнули на солнце серебристые крылья „Морана“, и он врезался в австрийский аэроплан.
После удара „Моран“ на мгновение как бы остановился в воздухе, а потом начал падать носом вниз, медленно кружась вокруг продольной оси.
— Планирует! — крикнул кто-то.
Но для меня было ясно, что аэроплан не управляется и это падение смертельно.
Австриец же после удара какой-то момент еще держался в воздухе и летел прямо.
„Неужели напрасная жертва?“ — мелькнуло у меня в голове.
Но вот и громоздкий „Альбатрос“ медленно повалился на левый бок, потом повернулся носом вниз и стал стремительно падать…».
Так было положено начало воздушному бою. Но поняли это пока только летчики. Газеты по обыкновению подали факт с тараном как сенсацию. Товарищам Нестерова пришлось «охлаждать» возбужденную публику.
Летчик Евграф Крутень писал: «Все мы, военные летчики, уверены, что Нестеров не просто воткнулся, зажмурив глаза… он выполнил свою идею, которую высказал: „…Я не фокусник. Моя первая „мертвая петля“ — доказательство моей теории: в воздухе везде опора. Необходимо лишь самообладание. Теперь меня занимает мысль об уничтожении неприятельских аппаратов таранным способом, например, ударом на лету своими шасси сверху…“».
Авиатор Игорь Сикорский: «То, что другие люди способны делать при сильнейшем возбуждении, Нестеров делал спокойно, размеренно, с полным сознанием совершаемого».
Подвиг Нестерова вошел в книгу рекордов Гиннесса с необычной формулировкой. Скорее в книгу попал австрийский экипаж «Альбатроса»: летнаб лейтенант Фридрих Розенталь и летчик унтер-офицер Франц Малина. Их аэроплан стал первым самолетом, «уничтоженным тараном».
История авиации не меняла своих взглядов, их начали менять историки, взявшие под сомнение первенство Нестерова. Кому и зачем это понадобилось?
Геройский поступок Петра Нестерова долго оставался меченым роковой печатью. Полгода на самом активном Восточном фронте воздушные бои не велись. Самолеты противоборствующих сторон по-прежнему летали на разведку, и если происходили случайные встречи, то летчики ограничивались перестрелкой. Обострять ситуацию никто не хотел.
Но долго такое пассивное противостояние продолжаться не могло. Кто-то должен был идти на обострение…
Русские солдаты осматривают останки вражеского «Альбатроса», тараненного Нестеровым.
Летчик 4-го корпусного авиаотряда Александр Казаков тоже, как и Нестеров, давно размышлял о вооружении самолета. Он пополнял свой арсенал самодеятельными приспособлениями: брусками на проволочке, грузиками, гирьками, сетями… В конце концов остановился на «кошке с лапками». Ею он рассчитывал цеплять аэропланы неприятеля. От натяжения тросика на «кошке» срабатывал капсюль и детонировала пироксилиновая шашка.
С этим приспособлением он и вылетел 9 марта 1915 года на перехват германского двухместного биплана.
Вот как он сам вспоминал об этом вылете:
«Проклятая кошка (якорь) зацепилась и болталась под днищем самолета…
Что было делать: два фронта, сорок тысяч глаз русских и немецких смотрели на нас из окопов, уйти, не сделав ничего, находясь в нескольких метрах от противника, позор перед этими двадцатью тысячами русских глаз.