— Красный-то он красный, но какой стране выдавать преступника? Эстонии? — Нико развел руками. — Едва Интерпол передаст его правоохранительным органам Эстонии, они тут же отпустят Вергельда на свободу. В этом плане он мне напоминает профессора Преображенского из «Собачьего сердца». Помнишь, Швондер пришел отобрать у него пару комнат, а профессор позвонил Петру Ивановичу и сказал, что операция отменяется и что он уезжает в Париж? Вергельд тоже решает подобные проблемы одним телефонным звонком.
— Пора закрыть проблему по имени…
— Надо в законодательстве дыры закрывать, — перебил Николаев. — В Германии функционирует Национальный совет по этике. Жюри предлагает принять закон, позволяющий значительно увеличить число пересадок донорских органов.
— А что и кому дадут эти правила?
— Что и кому? Правила дадут медикам возможность рассматривать каждого умершего как потенциального донора для трансплантации органов, даже если он не дал соответствующего разрешения при жизни.
Зотов покачал головой, не соглашаясь с адвокатом.
— Совет по этике попросту предлагает рассматривать молчание потенциальных доноров в качестве согласия на использование их органов после смерти.
— Молчание ягнят по-немецки?
— Если хочешь. В Германии умирают ежегодно около тысячи человек, — продолжил Зотов. — Я говорю о тех, чьи жизни могли бы спасти органы доноров. О чем это говорит?
Они оба знали ответ, поэтому Николаев предпочел не отвечать. Соль заключалась в том, что Вергельд за это время мог обработать богатых клиентов не раз, фактически ежемесячно делать им upgrade. А если дело касалось детей богатых клиентов, то здесь дела шли успешнее в разы; родители ради здоровья ребенка шли на все, влезали в долги, и им было плевать на то, что почка будет забрана у другого ребенка и он в лучшем случае останется калекой на всю жизнь.
Как обстоят дела в России с донорскими органами, Николаев знал по роду своей профессии. Теневой рынок, конечно же, существовал. Были приняты поправки к федеральному закону «О трансплантации органов и (или) тканей человека», которые позволяют муниципальным учреждениям здравоохранения производить забор органов и тканей. В России за год необходимо проводить пять-шесть тысяч операций по трансплантации; производить забор органов и тканей на коммерческой основе запрещено. Кроме того, нет программы по содействию трансплантации, из-за того и процветает теневой рынок.
— А что у нас? — спросил Зотов. — Что говорят в Минздраве?
— В Минздравсоцразвития, — поправил его Николаев. — Слышал, в министерстве готовят документ, разрешающий детскую трансплантацию. У этого проекта есть противники.
— Как и у каждого проекта, — мимоходом заметил Зотов. — Главный аргумент — это, как я понял, похищение и продажа детей на органы. В год пропадает до шестнадцати тысяч детей, правильно?
— Правильно, — подтвердил Нико. — Пропавшие дети в ряде случаев становятся жертвами преступных группировок, которые работают на заказ, под определенного клиента. У нас запрещена пересадка детских органов. Операции по трансплантации проводятся за границей, в большинстве случаев — в ближнем зарубежье. Каждый год в пересадке почки нуждаются двести детей, еще сотне нужна пересадка печени. Нет прецедентов, как в судебной практике, к примеру. Взять Китай. В этом вопросе китайцы продвинулись далеко, копнули под критерий «физической смерти мозга». Причем заметь, врачи, допущенные к выполнению операций по пересадке органов, не имеют право принимать участие в констатации смерти человека, органы которого будут использованы для пересадки.
— Напомни, сколько больниц в Китае, где проводят операции по трансплантации?
— Больше ста пятидесяти.
Зотов развел руками: о чем еще говорить?
Он вернул Николаева поближе к теме.
— Пробежимся по досье Вергельда, что нам известно достоверно. Пару лет работал на спонсорскую фирму «Икс», затем только на себя. За организацию операций по пересадке почки установил единый тариф — сто шестьдесят тысяч долларов. На операцию по пересадке почки скостил десятку, и стоимость ее составила сто пятьдесят тысяч. В операции принимают участие до десяти человек медперсонала. Достоверно установлено, что часто операции проводят в Таллине. Тогда часть денег уходит на аренду самолета. Раньше Вергельд совмещал две должности: поставщик доноров и директор спонсорской фирмы. Когда его взяли за жабры, он ушел от ответственности, поскольку следствие установило: его фирма не занимается поиском доноров, а только организует финансирование операций. После того случая он ушел в тень.
Зотов закрыл папку, взял чистый лист бумаги и, чуть помешкав, наморщив при этом лоб, предложил адвокату:
— Давай пробежимся по фигурантам, включая отобранных тобой людей. О них мы поговорим в последнюю очередь. Первый — это…
Николаев заполнил предложенную паузу:
— Алан Ришпен. Надежный, проверенный в деле человек. И вопрос, доверяю ли я ему, отпадает.
— Номер два — Вивьен Гельфанд, — зачитал Зотов. — На нее ты вышел через Ришпена, с которым у тебя отнюдь не случайная связь, а давнишние плодотворные контакты, что очень важно — не прерывающиеся по сей день. Это очень хорошо. В цепочке, которую мы прокладываем к Вергельду, случайных людей и связей быть не должно. Он легко вычислит этот момент.
Назвав имя главы гуманитарной миссии, Зотов взял минуту на размышление. Оперативная группа, в которую входил и он, работала по Вивьен Гельфанд и три, и четыре года назад. И только сегодня представилась возможность воспользоваться прежними наработками.
— Одним словом, вынимаем Вивьен из корзины — как удаленный некогда файл.
Николаев мысленно поаплодировал Зотову за его оригинальное сравнение. Тот продолжил:
— Второй секретарь посольства Франции в Камеруне Энтони Ян. Должность в посольстве — его прикрытие. Он сотрудник французской внешней разведки. Он охотно пойдет на контакт с тобой. Значит, загодя постарается узнать о тебе как можно больше. Из открытых источников: твой сайт, публикации твоих дел, комментарии, отзывы и прочее. В этом «прочем» частоколе трудно заметить просвет, называемой работой на Интерпол. За двенадцать лет ты сколько раз был задействован нашей службой?
— Семь, — ответил адвокат. — Три дела пришлись на первые два года.
— Никогда не думал, что о тебе забудут?
— Никогда не забывал, — внес существенную поправку Николаев. — Поэтому периодически напоминал о себе: вот я, идиот по прозвищу Нико, трахните меня.
— Вернемся к нашим баранам. Мы остановились на Энтони Яне. Он окажет тебе услугу, можешь не сомневаться, с тем чтобы вскоре обратиться к тебе. Прежде чем обсудить кандидатуры спецназовцев, поговорим о твоей клиентке, чтобы не возвращаться к ней никогда. Насколько я понимаю, уголовное дело, возбужденное против нее, получило широкую огласку. В ее защиту прошел даже митинг у здания суда. Группа нацболов требовала ее освобождения. Боже, им так хочется, чтобы ее признали виновной в убийстве своей чернокожей дочери, что они даже согласны на ее освобождение. С ума сойти. Но главное — это подлинная история, сфабриковать которую невозможно.
— Однако можно взять на вооружение.
— Согласен. Но в таком случае, в цепочке, ведущей к Вергельду, определенно будут видны слабые звенья: связи, люди. А в нашем случае все крепко взаимосвязано. Я не случайно сказал «случай».
Адвокат снова согласился с ним.
— Мы принимаем стечение обстоятельств. И Вергельд окажется в таком же интересном положении: ему придется поверить в случай, когда мы встретимся.
— Ты рискуешь головой, — напомнил Зотов, — но не только своей.
— Говоришь о ребенке? — Он пожал плечами. — Ребенком рискует мать. Я же защищаю обеих.
— Хорошо. Поговорим о спецназовцах.
— Одну секунду, — остановил его адвокат. — Мое предложение вы долго мусолили у себя наверху?
— Нас всего сто человек, и где верх, где низ, не знаю даже я, — сделал ремарку Зотов. — Мы заинтересовались, очень заинтересовались твоим предложением. Мы готовы рискнуть головой, но только твоей. — Он передал адвокату две папки с материалами на двух человек — Павла Живнова и Александра Каталина — со словами: — Здесь дополнительные сведения, которые тебе пригодятся. С нашей точки зрения, они чисты. Профессиональную сторону оценивать не нам — тебе с ними работать. Только не переусердствуй, Нико, и настраивайся на это уже сейчас. Пока что все наши усилия сблизиться с Вергельдом к успеху не привели. Если ты пожмешь ему руку, это можно будет назвать прорывом.