— Новое поколение выбирает «Балтику». — Она расстегнула косую змейку на куртке, достала из-за пазухи бутылку «девятки». — Откроешь?
Максимов зажигалкой ловко сковырнул пробку. Поставил бутылку на стойку
Карина уже сунула в рот сигарету, пришлось дать ей прикурить.
— Ты его знаешь?-Карина глазами указала на дверь. Максимов посмотрел на странного вида пожилого мужчину у дверей. Высокий, в нелепо болтающемся плаще. Седой всклокоченный венчик на непропорционально маленькой голове. Мужчина озирался по сторонам, близоруко щуря глаза. Вид у него был какой-то потерянный и затравленный, словно пьяная компания походя дала ему по голове и отняла кошелек.
— Первый раз вижу, — прошептал Максимов. ; — А что он на тебя так пялится? — Карина отхлебнула пиво, словно прочищала горло, и неожиданно звонко спросила: — Гражданин, вам что-то надо?
Мужчина смущенно затоптался на месте, резко развернулся и исчез за дверью.
Тетя Даша высунула голову из подсобки и подозрительно осмотрела зал.
— Дельфин, кончай к людям приставать!-не разобравшись, крикнула она.
«Ну, блин, попал!— подумал Максимов. — Надо и мне принять для конспирации».
Едва поднес рюмку к губам, в голове возник странный низкий звук, словно гудел пароход. Протяжно, тягуче, тревожно.
Боль тюкнула в висок. Рука у Максимова дрогнула.
Он пересилил себя, поймал губами кромку рюмки и выцедил до дна жгучую жидкость. Сначала от коньяка свело гортань, потом жар вспыхнул в животе, поднялся к голове и растопил ледяной осколок боли, засевшей в виске.
«Что-то странное происходит». Максимов обвел взглядом зальчик.
Все осталось на своих местах, но что-то неуловимое, что можно только почувствовать, но не увидеть, изменилось. К худшему. Показалось, что спертый воздух загустел, стало труднее дышать.
Из кафе вывалилась шумная компания. Загомонили пьяными голосами. Особенно выделялся высокий визгливый голос подвыпившей женщины. В призрачном свете серого неба, с которого сыпал мелкий дождь, фигуры людей и контуры деревьев казались вырезанными из черной бумаги.
Гусев остановился, не выходя под свет фонаря, сделал вид, что прикуривает. Компания рассаживалась в две машины. Наконец громко хлопнули дверцы, в салонах врубили на полную катушку музыку. До Гусева долетел лишь частый ухающий ритм, изрыгаемый стереоколонками.
Машины сдали задом, резким гудком вспугнули прохожего и, взревев моторами, скрылись за поворотом.
Гусев дождался, пока стоявший впереди с потерянным видом высокий и худой, как жердь, старик не очнулся и не пошел в кафе. Походка у него, отметил Гусев, была странной, шел на длинных ногах, как на ходулях, не сгибая колен. Когда он распахнул дверь кафе, в полосе света ярко вспыхнул седой венчик волос на непропорционально маленькой голове.
— И этот здесь,-пробормотал Гусев.
Он узнал старика. Дважды пересекались в библиотеке. Город, конечно, небольшой, вероятность случайных встреч с одним и тем же человеком гораздо больше, чем в столице. Но профессиональный инстинкт заставил Гусева напрячься.
«Только Папы Карло мне тут не хватало», — подумал он. Папой Карло старика окрестил один из членов группы, по заданию Гусева устанавливающий личности всех, вызвавших подозрения. Старик был профессором из Москвы, как и Гусев, интересовался местными архивами.
До кафе оставалось двадцать шагов, а до таксофона десять. В кафе Гусева уже должен был ждать связной. Гусев еще раз перепроверил свои выводы.
«Нет, лучше не рисковать, — сказал он себе. — Ничего не случится, если связной прождет меня впустую. Сигнал тревоги ему и так передадут. А мне надо уходить. И немедленно. Пока не поздно, надо перекраивать всю операцию».
Решившись, он быстрым шагом прошел вдоль дома к будке таксофона. Снял трубку. С облегчением услышал протяжный гудок.
«А ведь самое разумное — убить меня», — вдруг подумал он.
Мысль была дикой лишь на первый взгляд. Он сам не раз принимал решения, от которых зависела жизнь людей. И каждый раз это было плодом беспристрастного анализа и рационального расчета. Поэтому сейчас о собственной смерти он подумал так же холодно и отчужденно, как и тот, кто отдал бы приказ о нем.
Гусев набрал номер и повернулся боком, чтобы видеть вход в кафе.
— Слушаю,-раздался в трубке мужской голос.
— Пора, — сказал Гусев.
— Понял,— после паузы ответил мужчина и повысил трубку.
Сигнал тревоги был принят, и оперативная группа Гусева с этой минуты ложилась на грунт. Личные контакты между ее членами прекращались, утром каждый своим маршрутом покинет район.
Гусев набрал следующий номер.
— Комендатура. Слушаю вас,-раздалось в трубке.
— Водонепроницаемый,-отчетливо произнес Гусев. Чтобы отсеивать случайные звонки, поступающие на городской телефон, военная комендатура использовала кодовое слово, ежедневно меняемое.
— Помощник дежурного лейтенант Челобанов. Представьтесь, пожалуйста. — Говоривший изменил тон, сообразив, что чужой код знать не может.
— С вами говорит генерал-лейтенант Гусев. Передайте трубку старшему по званию.
— Товарищ генерал, на месте пока я один. -В его голосе отчетливо послышалось замешательство. — Дежурный выехал с проверкой.
«Узнаю родную армию! — подумал Гусев. — Старший наверняка дрыхнет или телевизор смотрит».
— Челобанов, это звонок от Григория Ивановича. Вы поняли меня? Григорий Иванович.
Этот код никогда не менялся. Любой комендант любого военного объекта на территории страны и за рубежом сразу же должен был понять — звонок идет в интересах ГРУ Генштаба.