Карина подняла на него недоуменный взгляд.
— В смысле?
— Законы у нас такие, милая, — с поддельной грустью вздохнул Максимов. — Спать с мужчинами можно с шестнадцати лет, а водку с ними до двадцати одного года пить нельзя. Хлопнешь рюмку — и отправишь мужика под статью за вовлечение несовершеннолетней во всенародный алкоголизм.
— Совок, — наморщила носик Карина. — И законы у нас дурацкие.
— Зато мы умные, поэтому их и не исполняем. — Максимов по-своему переиначил известное изречение о строгости российских законов.
Словно услышав его, из-за поворота показался милицейский «уазик».
— Началось. — Локоть Карины ощутимо дрогнул. Свободная рука нырнула в карман куртки.
— Только не дергайся. И никуда не сворачивай,-прошептал Максимов.
Забор больницы уже кончился, можно было уйти в тень палисадника, но Максимов, взяв инициативу на себя, повел Карину вперед по тротуару.
«Из-за Гусева шум. Наряды уже прочесывают город, — подумал Максимов. — Странная смерть. Очень даже странная».
«Уазик» на малом ходу проехал мимо. Сидевшие в нем милиционеры, судя по всему, ориентировки на задержание прогуливающихся парочек не имели.
— Вот и все.
Максимов остановился, развернул Карину к себе лицом.
— Нам туда. — Она указала на двухэтажный дом. Ее глаза были, как у потерявшегося щенка. Он не удержался и провел ладонью по ее влажным от дождя волосам.
— А мама-папа? — на всякий случай поинтересовался он.
— Я одна.
Повода отказываться от приглашения не было. Причин вроде бы тоже.
Но Максимов медлил. Девушка, так странно вошедшая в его жизнь, не прилеплялась к операции никаким боком. Не играла, в этом он не сомневался. У нее был какой-то свой интерес. Но к заданию Максимова и тем более к смерти Гусева она никакого отношения не имела.
«Почему ты так уверен?» — спросил он сам себя. И не получил ответа.
Карина повела его к торцу дома, а не к подъездам.
Раскидистая старая липа темным шатром накрыла площадку перед спуском в подвал. Сиротливо светила подслеповатая лампочка над стальной дверью.
«Андеграунд. Романтика, твою мать!» Максимов заглянул в глубокий спуск. На ступеньках отчетливо проступали протекторы шин мотоцикла.
Машинально вытащил из заднего кармана моток тонкого шелкового шнура, сжал в кулаке. Умеючи шнуром можно защититься от ножа и прочих малоприятных предметов в руке полудурка, решившего поиграть в войну.
Карина смело забухала тяжелыми ботинками вниз по лестнице. Остановилась у двери. Достала ключ.
— Ты идешь?
Отступать было поздно. Максимов бесшумно спустился по ступенькам. Скрипнула дверь.
— Осторожно, тут две ступеньки. Одна подломилась, — из темноты предупредила Карина.
Максимов сделал шаг, почувствовал, что нижняя ступенька провалилась под ногой.
— Черт. А отремонтировать некогда? — проворчал он, наткнувшись на Карину.
— Некому, — ответила она.
Поскрипела ключом в замке, толкнула еще одну дверь. Первой переступила через порог. Нашарила рукой выключатель.
Максимов ожидал почувствовать затхлую сырость подвала, но в лицо пахнуло теплом и обжитым домом. Он увидел перед собой сводчатый коридор. Толстые струганые доски на полу Стены обшиты вагонкой.
Посередине коридора блестел покатыми боками мотоцикл.
— Гараж и квартира в одном подвале? — поинтересовался Максимов.
— Типа того.
Слева и справа от мотоцикла находились проемы. Один вел в затемненную комнатку. Второй — в подобие ванной.
— Бывшая котельная?-догадался Максимов.
— Наверное. — Карина первой протиснулась между мотоциклом и стеной, прошла дальше по коридору. Включила свет в следующем помещении. Максимов увидел комнату метров в тридцать площадью, со странным сводчатым потолком, словно келья в монастыре. Комната искрилась от белых красок. Стены, потолок, мебель — все было белым. Мебель, правда, состояла из двух огромных мешков, продавленных посередине, низкого столика и стеллажа под потолок. У внешней стены находился невысокий подиум. С потолка свешивалась белая драпировка, свободной волной лежала на светлых сосновых досках. Источниками света в комнате служили светильники в виде белых зонтиков.
— Кто фотограф? — Максимов посмотрел на большие снимки в рамах, развешанные на стене.
— Иван Дымов. Не слышал? — ответила Карина, на ходу расстегивая куртку.
Она прошла в соседнюю комнату. Максимов посмотрел ей вслед. Вторая комната была абсолютно черной. От потолка до пола. Карина включила светильник, конечно же, черный зонтик. И Максимов увидел подиум и черную драпировку. Полотнище было задрано вверх, и под ним, как под балдахином, на подиуме лежал широкий матрас и куча подушечек.
— Ты проходи, я сейчас, только переоденусь! -крикнула Карина из темного угла.
Куртка полетела на матрас, следом тяжелые кожаные штаны шлепнулись на пол.
Максимов крякнул, немного удивленный такой простотой нравов, и отвернулся.
Осторожно опустился на мешок. Оказалось, сидеть на нем чрезвычайно удобно. Такому креслу можно придать любую форму при минимуме физических и финансовых затрат.
Максимов бросил на столик пачку сигарет и зажигалку, повозился, приминая спиной мешок, набитый чем-то упругим. Устроившись, стал осматриваться.
Сначала стеллаж. Рулоны бумаги. Стопки журналов. Длинный ряд глянцевых корешков — альбомы по искусству Полное собрание серии «Искусство фотографии». Несколько разрозненных томов энциклопедии. И неизбежные и неистребимые, как тараканы, покетбуки сестер Марининой — Дашковой — Серовой. Между книг стояли гипсовые слепки, янтарные безделушки и прочая художественная дребедень. Украшением среднего яруса была черная немецкая каска с руническими молниями на боку, криво напяленная на гипсовый череп. На нижнем ярусе располагался музыкальный центр. «Долларов пятьсот», — оценил Максимов. Из фотоаппаратуры он увидел только раритетный «ФЭД» и широкоугольную «гармошку» довоенных времен.