Минут пятнадцать он вокруг машины бегает, размахивая багром и крича: "Выходи, подлый трус!". А механик ему в ответ глухо из-за брони: не выйду я, товарищ капитан, вы же меня убьете на фиг…
Вот зачем они так оба, а, кто ответит?
Вот зачем новый командир приказал сцепить тросами машины переднего и заднего ряда? У нас в боксах спереди машины учебно-боевой группы стояли, а сзади те, что на консервации. И командир говорит: а вдруг пожар?
Любят новые командиры, едва в части появившись и еще ничего не поняв, огорошить старожилов таким вопросом. А вдруг пожар, а вдруг война со Швецией, а вдруг, что самое ужасное, внезапная проверка?
Делать нечего, народ полдня корячится с тросами. Чтобы, значит, если пожар или война со Швецией, завести передние машины и вытащить задние из боксов волоком.
Хиханьки-то хаханьки, только наша кашээмка, смешная такая железная коробочка на гусеницах, застрявший в песке БТР выдергивает в одно касание. Сам участвовал. И когда задумаешься, какая в этой коробочке дизельная мощь с турбонаддувом, шутить уже не хочется. Движки в "консервированных" машинах не сухие, топливо есть, а то, что без аккумуляторов, это несущественно. Дизель летом "с толкача" заводится только так. И едет, едет, едет… Вот передняя машина дернет, а через пару секунд задняя ей носом по корме ка-ак треснет!
Все это знают, но молчат. Поэтому я к Минотавру подхожу и тихонько говорю:
— Товарищ майор, вы сами-то понимаете, что приказ дурацкий?
— А что ты предлагаешь?
— После того, как командир проверит выполнение приказа, надо машины по-тихому расцепить. Пусть тросы на полу валяются.
Минотавр глядит на меня со сдержанным уважением и вдруг спрашивает:
— Теперь понимаешь, каково это — быть командиром дивизиона?
— Теперь понимаю. Мне вас даже иногда жалко.
Минотавр смеется и хлопает меня по плечу.
— И все-таки, — говорю, — товарищ майор, а если хотя бы для успокоения совести вскрыть задние машины и переставить их на нейтралку?
— Они и так должны стоять на нейтралке.
— Они много, чего должны.
— Да, это точно…
Ничего мы решить так и не успели, потому что началась беготня, какие-то дурацкие тревоги и строевые смотры. Внезапная тревога ввергла нового командира в шок: минут десять ББМ просто не понимала, чего от нее хотят. Все сидели в кроватях, вертели головами и удивлялись — зачем это по проходу так отчаянно скачет дежурный офицер и так страшно кричит?!.. Строевой смотр тоже, мягко говоря, не задался.
А через неделю сержант Карнаухов (для друзей просто Ухо) решил за каким-то чертом выгнать из бокса свою кашээмку. Ухо позвал механика и сказал: заводи. Тот завел. А Ухо пошел спрашивать разрешения на старт у своего комбата капитана Мужецкого, как нарочно стоявшего дежурным по парку.
Будь Мужецкий индейцем, его прозвали бы Приносящий Геморрои. Вечно в его присутствии случалась какая-то фигня. Не война со Швецией, так пожар. Но мы были не индейцы, поэтому именовали комбата просто Капитан Африка — он давно собирался и никак не мог уехать рашен милитэри специалистом на Черный Континент.
Вероятно Ухо решил, что раз пожар мы с Мужецким уже однажды устроили, то войны со Швецией можно не опасаться.
А зря.
В общем, минут десять механик грел машину, вокруг бродили люди, и никто ничего не вспомнил, никто не задал ни одного недоуменного вопроса. Тут подошли Ухо с капитаном. Ухо махнул рукой. Механик воткнул передачу и поддал газку.
"Это случилось так быстро, я рта не успел открыть!" — говорил потом капитан Мужецкий. По моим наблюдениям (мы же вместе с ним горели), он всегда так говорил. И всегда успевал именно что открыть рот, широко-широко.
Не на нейтралке стояла задняя машина, ох, не на нейтралке. На второй. Едва тросы, о которых все забыли, натянулись, она мгновенно завелась. Прыгнула вперед и так наподдала бронированным носом передней машине под хвост, что звон разлетелся по всему парку.
Еще разлетелась в клочья СЭП, станция электропитания — недешевенький железный ящик, висевший у передней кашээмки на корме.
В тот же день командир отдал приказ: расцепить все машины к чертовой матери! Что мы и проделали с немалым удовольствием. Военная техника, она особенная. Производит впечатление одушевленной. А может, и есть такая. И фамильярности не терпит. Задавит, костей не соберешь.