Значит, он не тролль, мелькнуло в голове у Хравнхильд; однако принадлежность Одину могла означать важные вещи.
Пока она зашивала, гость не открыл глаз и не охнул, лицо его оставалось неподвижно. Хравнхильд поглядывала на него вопросительно, не умер ли, но мускулистая волосатая грудь вздымалась, из горла вырывалось хрипловатое дыхание.
– Теперь сядь, нужно перевязать, – велела она, закончив.
Он попытался привстать, но смог лишь слегка приподняться, и Хравнхильд, обхватив его за плечи, с трудом подняла тяжелое тело, чтобы он мог сесть, опираясь спиной о спальный помост. Его слегка била дрожь – гость еще не совсем согрелся. Хравнхильд перевязала рану, обмотав его торс полосами льна от своих и Кари сношенных сорочек.
– Теперь ложись, но пока не спи, я сделаю тебе отвар и дам поесть.
Он лишь слабо шевельнул веками в ответ. Хравнхильд размочила хлеба в простокваше, приподняла голову раненого, положила к себе на колени и стала кормить его с ложки. Он с трудом глотал, кажется, уже в полубеспамятстве.
– Ешь, – твердила она, – а то завтра у тебя уже не будет на это сил. Не зря же я с тобой столько возилась!
– Не зря, – вдруг выдохнул он между двумя глотками. – Я… награжу тебя… богато. Только… не говори никому, что я здесь.
«Все-таки он беглый», – мельком подумала Хравнхильд, а вслух вздохнула:
– В такую непогоду я еще много дней не увижу никого, кроме своих коз!
Гость снова закрыл глаза, вполне успокоенный этими словами.
Убедившись, что он подкрепился, Хравнхильд снова уложила его на подстилку из его собственного плаща и кожуха, накрыв сверху его шерстяной рубахой и парой овчин. На спальном помосте имелось вдоволь свободного места, но ясно было, что поднять туда раненого не сможет ни он сам, ни она, ни даже при помощи Кари и собаки. Уже почти заснув, он вдруг о чем-то вспомнил и стал беспокойно шарить рукой вокруг себя. Сообразив, чего ему надо, Хравнхильд придвинула к нему лежащий на полу меч в холодных кожаных ножнах и подложила под руку. Раненый успокоился.
Собака подошла и легла ему под бок, с другой стороны от меча. Хравнхильд отгребла немного огонь с этого края очага, чтобы на гостя не упал отлетевший уголек, и сама прилегла на помосте поблизости, откуда он был ей хорошо виден.
Наконец Хравнхильд закрыла глаза. От усталости под веками поплыли огненные пятна, даже немного закружилась голова. Вспомнился голос Хравна: «Жди сегодня».
Да уж, старый колдун не потревожил ее напрасно. У Хравнхильд было такое чувство, что к ней явился сам Фафнир в человеческом облике – нечто куда более крупное, чем может поместиться в ее доме. Страха ей гость не внушал, но было устойчивое ощущение, что этот хлопотливый вечер – лишь самое начало, первые слова длинной саги.
Или, вернее, несколько слов из середины. Хотелось бы знать, что в этой саге произошло раньше, думала Хравнхильд, погружаясь в сон…
Утром, когда Хравнхильд проснулась, гость еще спал, издавая сипение. Она разожгла очаг поярче, осмотрела раненого и покачала головой: им явно овладела лихорадка, он был горячим и слабо постанывал во сне. Хравнхильд разбудила Кари и отправила чистить козий хлев, а сама стала греть воду, чтобы еще раз перевязать рану и сделать отвар целебных трав и мазь. Растирая в ступке сушеные травы – подорожник, ромашку, крапиву, полынь – Хравнхильд шептала:
– Что ты там бормочешь? – раздался с лежанки, устроенной на полу, хриплый голос раненого; даже по голосу было слышно, как он слаб.
– Пытаюсь извлечь те стрелы, которыми ты ранен.
– Это был топор.
– Как мне тебя называть? А то богини и дисы могут не понять, кому им помогать.
– Называть? – Он чуть ли не удивился. – Называй меня… Вегтам[7]. Неплохое ведь имя?
Хравнхильд наклонилась над ним и с выразительным вниманием заглянула сперва в один полуоткрытый глаз, потом в другой. Цвета их при огне было никак не разобрать, но каждый был глубиной с колодец Мимира.
– Оба глаза у тебя на месте, так что не пытайся меня уверить, будто мне явился сам бог – я для этого слишком стара. Вот если бы лет тридцать назад… Сдается мне, тебе также подошло бы имя Ханги[8], – хмыкнула она.