Хравнхильд вдруг замерла, будто у нее перехватило дыхание, и замерла с открытым ртом. Снефрид пронзил испуг – она так ясно представила, что тетка умрет в это самое мгновение, пораженная невидимым «копьем дверга»[4], и рухнет с ног, прямо в очаг…
Но Хравнхильд не рухнула. Она снова сделала вдох и шагнула к Снефрид, обошла очаг, приблизилась и взяла ее за руку. Снефрид не отстранилась – испуг еще жил в ней, она была готова поддержать тетку. Собака, виляя хвостом, стала соваться носом в их руки, будто тоже участвуя.
– Это она… – зашептала Хравнхильд ей в самое ухо; они были совершенно одного роста. – Старая… старая паучиха… Никто не знает, где она таится, в какой щели прячется, но она оттуда видит и слышит все.
– К-кто? – прошептала Снефрид.
Ее продрало морозом по спине – немалая угроза нужна, чтобы напугать Хравнхильд.
– Вирд-кона Бьёрна конунга, – почти совсем неслышно ответила та. – Ему пошел восьмой десяток. А ей, выходит, уже лет под сто. Хотя, может, она и передала свой жезл, и сейчас его вирд-кона – такая же молодая и красивая, как ты. Только ему уже с нее в этом смысле мало толку. Но она может продлевать ему жизнь, отнимая жизнь его потомков. Она убила младшего сына Алов, чтобы подкормить силу его деда. Алов боится, что она убьет и двух остальных, и правильно боится. Прошло уже лет шесть – та сила истощилась, нужна новая подкормка. Алов осыплет тебя серебром, если поверит, чтобы ты можешь защитить двух оставшихся.
– Но я не могу!
– Ты сможешь, если я тебя научу. Если ты возьмешь жезл. Не упрямься. Твоим упрямством ты вредишь и себе, и мне, и сыновьям Алов.
– Вот уж кто меня не беспокоит! – фыркнула Снефрид. – Пусть они сами заботятся о себе.
– Ты не уйдешь от своей нити. Ведь это все равно что пытаться уйти от собственных кровеносных вен. Твой жребий давно нарезан. Противясь ему, ты лишь заставишь судьбу… применить силу. Разве тебе станет от этого лучше? Я знаю, ты гордая, и силы тебе не занимать. Но судьба сильнее всякого. Даже Бьёрна конунга. И представь, что ты станешь той, кто положит предел его жизни…
– Хравнхильд, что ты такое говоришь! – дрожа, взмолилась Снефрид и в тревоге оглянулась на дверь.
На хуторе, кроме Хравнхильд, имелись только куры, козы и старый работник Кари, который не мог подслушать, поскольку уже много лет был совсем глух. Но Снефрид содрогалась, будто на нее лили ледяную воду. Тетка совсем сошла с ума – говорит о том, чтобы колдовством причинить вред самому конунгу! За одни разговоры их обеих утопят, надев на головы по кожаному мешку. Да и чем плох Бьёрн конунг – Снефрид он ничего худого не сделал. А что живет третий срок и, как говорят, питается отнятыми жизнями своих потомков, то Снефрид – не из его потомков и ей ничего не грозит. Если она не будет слушать свою безумную тетку.
– Я говорю о том, что если старый Бьёрн наконец умрет, то конунгом станет старший сын Алов. И если он будет знать, что ты помогла ему в этом… Не знаю, сумеешь ли ты заставить его сделать тебя своей королевой, но даже если и нет, влияние на него ты будешь иметь больше, чем любая законная королева. Всю жизнь, даже когда молодость и красота покинут вас обоих. Ты говоришь, он – дикий зверь? Да, это правда. Так и есть. Он по заслугам носит медвежью шкуру – не как иные хвастуны, что напялят ее на свои хилые плечи и притворяются берсерками, чтобы выманить у трусливых бондов овцу и бочонок пива. Нет, этот – настоящий. Истинный дух Одина кипит в его жилах. И ты будешь повелевать им, будто своим ручным хорьком. Он будет жаться к твоим коленям, будто преданный пес. Он разорвет любого, кто худо на тебя взглянет, а сам будет лизать тебе ноги, руки…
У Снефрид кружилась голова – тетка словно рассказывала ей сагу о древних временах, страшную сагу, не имеющую никакой связи с ее жизнью. Это в сагах норны являются при рождении конунга, предрекает ему судьбу и оберегают всю жизнь. Приносят удачу и даруют победы. Но где те норны – и где она, Снефрид с хутора Оленьи Поляны?
При последних словах тетки ее снова передернуло. От этих намеков перед нею распахивалась бездна – способная и дать силу сильному, и поглотить слабого. Эта бездна не знает милосердия и жалости к тому, кто позволит ей себя заметить, не обладая достаточной силой.
4
«Удар дверга» и тому подобное – обозначение внезапной боли, приступ болезни, что приписывали ударам со стороны невидимых вредоносных существ.