И летчики в куртках с овчинными воротниками и в очках-консервах, приветливо махали маршалам… …
Марыля Брыльска в этот вечер отмечала свое восемнадцатилетние в доме отца – известного в Варшаве адвоката по уголовным делам.
Марыля танцевала Фокс-строт с поручиком Тадеушем Краевским, когда несколько бомб упало в соседнем квартале.
– Что это? – испуганно спросила Марыля, когда внезапно погасло электричество.
– Это ваш папаша устроил салют с фейерверком в вашу честь, – ответил находчивый поручик, целуя девушку в губы.
Но тут две бомбы упали в сад под окнами дома адвоката Брыльского, и волной сразу выбило все окна вместе с рамами…
– Что это? – воскликнула Марыля, уже лежа на полу, под тяжелым телом поручика.
Но поручик не отвечал, он покрывал лобзаниями грудь и шею восемнадцатилетней красавицы…
– Ах, – Марыля отдернула руку от кудрявого затылка своего кавалера, – да вы ранены, у вас кровь!
Поручик с трудом оторвался от прелестей Марыли и поглядел в окно.
На занавесках отчетливо плясали отблески близких пожаров.
– А это, пожалуй, не фейерверк, – сказал Краевский, отирая кровь с пораненного стеклом затылка.
Из залы послышалось:
– Господ офицеров просят немедленно отправиться в свои части.
Кто то внес свечи.
– Тадеуш! – крикнула Марыля, протягивая руки к поручику.
– Я скоро вернусь, – весело откликнулся поручик, – это какая то маленькая несерьезная война, мы всыплем этим русским и через пару дней я снова буду у вас. …
Ольгис Гимпель…
– Оверлорд? Мы назовем ее Оверлорд? – но почему по-английски? – Спросил Роммель.
Генерала-полковника Эрвина Роммеля только что отозвали из Африки.
Странно!
Разве он плохо справлялся под Эль-Аламейном?
А на его место назначили этого – неповоротливого тугодума Паулюса – совершеннейшим чудом вместе с его шестой армией вышедшего из под Сталинградского котла… Теперь этими в буквальном смысле слова – отморозками как бы укрепили Африканский корпус, дескать после тридцатиградусных морозов Сталинграда, сорок градусов жары песчаной пустыни – будут этаким курортом для Паулюса и его гренадеров…
Но почему Оверлорд?
Ольгис Гимпель – этот плохо говорящий по-немецки странный эсэсовский генерал – был теперь очень большой шишкой.
С ним считались и сам фюрер, и все высшие бонзы…
Этот Ольгис Гимпель занимался в Вевельсбурге какими то секретными оккультными разработками под кодовым названием Ананербе…
Но почему Оверлорд?
Почему по английски?
Почему операция высадки германских войск в Южной Англии должна называться Оверлорд? …Пятьсот первый батальон десантников будет выброшен с парашютами на западной окраине Саутгэмптона…
– Да, да, – рассеянно отозвался Роммель, да-да… …
Девушка с сайта знакомств.
1.
Марыля Брыльска была девушкой необычайно чистого блеска глаз.
Удивительно чистого.
Прямо – таки лучистого блеска.
Два года она училась балету в Петербурге.
Потом, три года изучала искусство танца в Париже.
И вернувшись в Варшаву, смогла поступить в балетную труппу главного театра воссозданной Польши.
В Большом Театре Варшавы с ее замечательными данными, Марыля смогла получить несколько хотя и маленьких, но все же сольных партий. Однако, нынче все грезили Америкой.
Нью-Йорком.
А после Парижа, где с громких Русских Сезонов десятого года все только и говорили, что о революции Дягилева и Нежинского, Марыля не могла жить в провинции, где революцией все еще была Аданова Жизелька в постановке Петипа.
В ее восемнадцать в улыбках и в мимике Марыли одновременно уживались и невинность, и детское озорное лукавство пятнадцатилетней девочки-подростка, но иногда в глазах и в задумчивости жеста ее – в ней проглядывала мудрая распутность многоопытной дамы.
И юные поручики Первого польского гусарского полка – этого нового шефа Большого театра оперы и балета Варшавы, теряли рассудок от этакой амбивалентной эклектики облика балерины Марыльки.
Пани Брыльской… ….
Поручиков Первого гусарского почти всех изрубили кривоногие калмыки комдива Илямжинова.
А кого не изрубили, тех либо с бреющего полета посекли пулеметным огнем летчики комэска Водопьянова, или уже в пригороде Варшавы, подавили гусеницами танкисты комбрига Ротмистрова…
В Варшаву Олег с Семеном Михайловичем въезжали на знаменитой тачаночке.
По такому случаю Олег переоделся в длинную кавалерийскую шинель образца восемнадцатого года, скроенную еще по эскизам художника Васнецова… Шинель без пуговиц, с голубыми кавалерийскими шевронами на груди, да в островерхом шлеме – буденовке с голубой звездой… Да при шашке на боку и при маузере в деревянной коробке.
Семена Михайловича аж в слезу прошибло.
Ай да спасибо тебе, Олежек! Ай да спасибо тебе, мил человек! Уважил старика, задали мы поляку перца!
Без праци – не бенджо колораци!
В самой Варшаве установили образцовый порядок.
Ни тебе грабежей, ни тебе насилий!
Материальных калмыков Олег быстро превратил в калмыков виртуальных, а на городские улицы, запустил он конные патрули московской милиции в белых "здравствуй и прощай".
Патрули эскадронами гарцевали по пустынным улицам польской столицы, цокали подковами по булыжнику, да распевали из советского репертуара "утро красит нежным светом стены древнего кремля", да "друзья люблю я ленинские горы, здесь хорошо встречать рассвет вдвоем".
Но для убедительности – на главных площадях и перекрестках, Олег все же поставил еще и по танку. Так – для верности.
А в Большом театре оперы и балета давали в тот вечер Жизельку Адана…
И Олег пошел – пошел, приказав зарезервировать императорскую ложу.
Здесь и увидал он свою вторую спасительную погибель.
Балеринку Марылю. …
2.
– Государство должно быть сильным – Согласен. Но не в том смысле, в каком ты это подразумеваешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Сила государства создает искушение для причастного к ней человека. Вводит в искус – за счет силы госмашины сводить счеты с теми, кто тебя обидел, косо на тебя посмотрел, женщину у тебя увел и так далее. Компри? И тогда эта государственная сила в руках причастных к ее рычагам малодушных, но мстительных людишек в погонах, становится ужасной.
– Интеллигентиков всегда пугала любая сила.
– Ты лжешь. Я признаю необходимость сильной армии в руках сильного русского государя. Но я ненавижу мстительных завистников – слабодушных садистов, что сводят счеты с обидчиками своими за счет членства в тайной полиции. И приходят ночью арестовать любовника своей жены или мужа в тайне вожделенной женщины.
Компенсируя таким образом слабость свою. Своё бессилие – элементарно по-рабоче-крестьянски дать обидчику по морде. Или по-рыцарски вызвать соперника на дуэль.
– Ты против государства?
– Я против подобных тебе слабодушных, завистливых и мстительных негодяев.
– Ну-ну…
– Вот-вот… …
Нью-Йорк.
На дворе зима пятидесятого.
Возле служебного входа в театр Метрополитен-опера сгрудившиеся паккарды, шевроле и бюики – такие беспомощные на рыхлом снегу, напоминали несчастных животных, застигнутых внезапным стихийным бедствием. Черный олдсмобил Жоржа тоже едва полз по двадцать второй улице, в непривычно медленном потоке буксующих по снегу машин.
И шофер Жоржа – Уоррен с чисто ирландской выдержкой старого моряка, подобной выдержке доброго ирландского виски – с непроницаемой маской "стоун-покер" на лице не моргая глядел вперед из под рыжих своих ирландских бровей, в то время, как левая нога его все жгла и жгла сцепление бедного несчастного олдсмобиля, все буксующего и буксующего по этому чертову невиданно-обильному для Нью-Йорка снегу.