Деян по-прежнему молчал; разноцветный, меняющийся свет, исходивший от экранов телевизоров, падал на его лицо, раскрашивая и оттеняя. Он внимательно слушал.
«Надеюсь, моего знания сербского достаточно, чтобы быть красноречивым…» Адлер помедлил, покрутил головой по сторонам, ища новый источник вдохновения. Мимо них прошёл юноша лет двадцати, прижимая к уху что-то и раздражённо говоря:
— Да, мам, я уже еду домой, к одиннадцати буду…
— А эти устройства? — ухватившись за мысль, Адлер кивнул вслед парню. — Сотовые телефоны. Маленький кусок пластика и проводов — а способен передавать голос человека на большие, попросту огромные расстояния. И вновь у меня вопрос: как? Как маглы добиваются осуществления процессов, жалкие подобия которых мы можем вызвать лишь продвинутой магией?
Через два дома от магазина телевизоров была книжная лавка, работавшая круглые сутки, и Адлер завёл Деяна в неё. Быстро найдя стенд, в первый приход сюда надолго похитивший его внимание, Адлер взял с полки увесистую книжку с большими страницами и открыл её на случайной.
— А вот это уже не разговоры с матерью и не танцующие красотки, — сказал он серьёзно, указывая на цветное изображение на листе. — Это оружие.
На странице «Энциклопедии военной техники» был отпечатан массивный агрегат с огромной пушкой на башне.
— Эта штука называется «танк», — пояснил Адлер. — Он — бронированная боевая машина, которая несёт на себе тяжёлое вооружение; его главная пушка стреляет снарядами более десяти сантиметров в диаметре — можешь себе представить, сколько разрушений приносит прямое попадание?.. При весе в сорок тонн этот танк может двигаться по дороге со скоростью семьдесят километров в час — такую развивает стандартная семейная метла. Конечно, скажешь ты, что «Молния», наш шедевр последних лет, выжимает двести сорок… — он взял другую книгу, прошёлся по оглавлению и открыл нужную страницу. — Вот это — сверхзвуковой самолёт ХВ-70 «Валькирия», и он при максимальной массе, с учётом топлива и вооружения, двести тридцать шесть тонн способен на высоте порядка шести тысяч метров лететь со скоростью три тысячи сто восемьдесят семь километров в час, — Адлер почувствовал, что у него начали подрагивать руки, стоило всё это вновь представить. — Хотя эта модель не была направлена в широкое производство и было выпущено всего два экземпляра, ей на смену пришли другие, ничуть не хуже… И ладно бы ещё эта вещь просто летала — так ведь она может нести на себе ядерный боезаряд. Ты вообще знаешь, что такое ядерное оружие, Деян?
— Я слышал о нём, — ответил он медленно и серьёзно. Захлопнув обе книги, Деян вернул их на полку. — Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать.
— И если понимаешь, — негромко произнёс Адлер, — разве посмеешь сказать, что со стороны этого чёртова мира для нас нет угрозы?
Деян не ответил. Вопрос был риторическим.
— Я не трус, ты знаешь, но вот этого, — Адлер указал на «Энциклопедию военной техники», — и этого, — он коснулся книги о самолётах, — и особенно ядерного оружия я боюсь. Потому что с этим ни родовитые чистокровные, ни маглорождённые — никто из магов на сегодняшний день не справится, — он ещё понизил голос, заговорил почти шёпотом: — Одна блажь, пришедшая в голову магловскому канцлеру, министру или президенту. Одна утечка информации. Один научный прорыв, который приведёт к тому, что существование нашего мира будет раскрыто… Мы не можем предугадать, что произойдёт в таком случае. Но как показывает история взаимоотношений маглов между собой, особо рассчитывать на диалог и мирное сосуществование при полной осведомлённости друг о друге не приходится.
Он прикрыл глаза, вздохнул, а затем прямо посмотрел на товарища.
— Вот за что я сражаюсь, Деян. За будущее для нашего мира.
Помолчав ещё немного, Деян кивнул.
— Я принимаю.
Долго ещё после возвращения из Берлина Адлер сидел на подоконнике в своей комнате, как любил делать в детстве, и смотрел в ночь. Луна светила ярким фонарём, тревожащим и завораживающим одновременно, особенно когда юноша думал, что там, по её испещрённой кратерами поверхности, уже ступали люди. Маглы. «Как это случилось? — задавался Адлер вопросом. — Почему мы отстали?.. Наверное, отчасти дело в бытовом волшебстве — оно расслабило, приучило к тому, что любую проблему, даже самую мелкую, можно решить чарами. Так остановился прогресс технологий…»
В глухой ночи ухнула сова, затем ещё раз, и ещё. После смолкла — не то на охоту вышла, не то почуяла хищника покрупней. Особняк спал, и Адлер не зажигал свет — сегодня ему хватало луны. Такие мысли, как у него сейчас, — не для света дня.
Помимо всего, ему нравилось то, что он делал. Да, он сражался за идею, в которую искренне верил, которую считал правильной… и вместе с тем получал удовольствие от того, что его имя постепенно приобретало всё больший вес, что вокруг него собиралось всё больше единомышленников, сторонников.
Преданность Влада, этот его смешной, но в то же время такой искренний порыв ранее вечером схватиться за палочку — защитить своего лидера, пусть даже ясно, что это проигрышно…
Простое «Я принимаю» молчаливого Деяна и его уважительный наклон головы…
Даже равнодушие Аларикуса, после демонстрации которого он всё же во время следующего боя будет исполнять приказы его, Адлера…
Во всём этом было что-то, заставлявшее сердце трепетать.
«У власти есть свой вкус, — писал его прадед в своём дневнике, — она слаще мёда, но вместе с тем вызывает пристрастие, будто опиум или гашиш. Кто раз попробовал, уже с трудом отказывается и возвращается к прошлым вещам, что доставляли радость…»
«Всё правда ведь, — подумал Адлер. — Я давно бросил писать, редко играю — а ведь когда-то это так нравилось мне, я не мог себе представить и дня жизни без ноты, без строчки! А сейчас я ложусь спать с мыслью о том, где бы найти больше сторонников, и с ней же открываю утром глаза… Я пристрастился, — поставил он диагноз с самоироничным смешком. — Я пристрастился…»
Но всё же худшей — или лучшей? — частью этого было то, что пристрастие делало Адлера счастливым.
И он знал, как сделать своё счастье ещё больше, ещё ярче. Уже сейчас Штайнер-старший и Мелехов, Баумер и Мецлер смотрят на него, как на перспективного юношу, который может многого достичь, — если правильно играть, они всему научат, чего он ещё не знает, и помогут достичь первых высот. А там он сам, выйдя из-под опеки, покорит любую вершину, какую захочет. Он сильный маг, начал обзаводиться хорошими связями и верными товарищами… нет, подчинёнными. А ещё, в отличие от прадеда, умеет притворяться кем нужно и играть на публику…
«Прадед», — подумал Адлер, и неожиданный холодок прошёл по спине.
Баумер сказал, что имя Геллерта можно и обелить, а Мецлер добавил, что учебники переписать не так уж и трудно… Что будет с ним, Адлером, если вдруг, в один день, «Ассоциация» решит, что так будет полезно для дела, и освободит Геллерта из Нурменгарда? Конечно, поначалу Адлера, который, конечно же, и будет производить штурм, все будут хвалить и превозносить как мага… но затем попросту отодвинут в сторону, чтобы расчистить пьедестал для настоящего героя — человека, уже ведшего войну, уже захватывавшего власть, отстрадавшего за Идею целых пятьдесят лет в одной из страшнейших тюрем Европы. Геллерту сейчас порядка ста четырнадцати лет, но это ерунда — жили маги и дольше. После реабилитации ему вполне хватит сил поставить Европу обратно на колени…
Всё это время Адлер будет стоять за его спиной. Будет его поверенным, возможно, правой рукой, — но не на троне. И в этом, в самой мысли, в представлении, как это будет выглядеть, было столько Тьмы и яда, что Адлер испытал стойкое отвращение к такой картине будущего. То ли дело если он, молодой и полный жизни и сил, полный стремлений и желаний, встанет по главе движения, которое захлестнёт Европу, а там, кто знает, может быть и весь мир!..