— Почему именно это? — негромко спросила мать; она внимательно наблюдала за ним из-под ресниц.
— Меня всегда отталкивал Франц — он словно бы воплощение наимерзейшего младшего сына, не уважающего отца и готового свести его в могилу, завидующего старшему брату, более одарённому природой и родительской любовью, чем он, желающего возлюбленную брата. И всё же последние несколько предложений этой части его монолога, если забыть о сути героя, что их произносит, всегда нравились мне. «Плыви, кто может плыть, а неловкий — тони!» — так ведь и работает жизнь, а уж политика — тем более. «Притязание разбивается о притязание, стремление о стремление, мощь о мощь» — мы, игроки, только тем и заняты, что крушим надежды и чаяния других. «Право на стороне победителя, а закон для нас — лишь пределы наших сил» — даже если взять борьбу, что развернулась в Европе сейчас: кто победит, тот и будет прав в конечном итоге, и не так важно, каким способом он этого добьётся, ведь цель оправдывает средства. Всё это так ясно и просто, но умно и особенно хорошо тем, что аккумулировано в одном монологе.
Но дальше лучше, — он перевернул страницу и продолжил читать: — «Мне столько врали про так называемую кровную любовь, что у иного честного дурака голова пошла бы кругом. «Это брат твой!» Переведём на язык рассудка: он вынут из той же печи, откуда вынули и тебя, а посему он для тебя… священен. Вдумайтесь в этот мудрейший силлогизм, в этот смехотворный вывод: от соседства тел к гармонии душ, от общего места рождения к общности чувств, от одинаковой пищи к одинаковым склонностям». Удивительная попытка очернить ценность кровных уз, выставить их чем-то навязанным и вовсе не нужным. Этот цинизм червя бесподобен!
Георг произносил слова с жаром, таким для него нетипичным. Увлёкшись возможностью высказаться не о политике, не о курсе дальнейших действий, но на отвлечённую тему, он не сразу заметил взгляд матери.
— Я знаю, что вы хотите спросить, — сказал он серьёзно. — Нет, ни разу в жизни я сам не думал в таком ключе. Как бы смешно и наивно это ни звучало после прочитанного, брат для меня в самом деле священен, как священен отец, как священны и вы. Если мы перестанем ценить друг друга и то, что нас связывает, мы потеряем всё.
— Я не сомневалась в этом, мой сын, — произнесла Арабелла со спокойной уверенностью. — И ты прав: отринув прочие ценности, за которые держатся обычные люди, мы не должны потерять связь внутри семьи, иначе всё, что мы возвели, обернётся прахом, — она сделала паузу, после чего продолжила: — Это я считаю нашим самым большим с Фридрихом достижением — то, что наши сыновья, хотя по сценарию, который так часто разыгрывается в жизни, должны бы соперничать, не имеют желания бороться между собой и оспаривать первенство в чём-либо, являются друг для друга опорой. Ведь придёт день, когда нас с вашим отцом не станет — и тогда никого ближе друг друга у вас с Максимилианом не будет. Да, у Максимилиана теперь своя семья, в недалёком, как я надеюсь, будущем появится ребёнок; однако вашу связь ничто не должно разрушить. Потому что разница поколений — не пустой звук; как бы ни были хороши наши отношения, понять до конца вас с братом мы с Фридрихом не сможем. Это не мешает любить и поддерживать, это порой мешает понимать. Так будет и у вас с вашими детьми, а я не сомневаюсь в том, что вы сможете их верно воспитать в любви и уважении к семье — и в узком, и в более широком смысле. Однако вам двоим всегда, а в будущем особенно, нужно будет знать, что есть плечо, на которое в случае нужды можно опереться, что есть палочка, готовая сокрушить любого врага, есть ум, который поможет в решении проблем.
Георг не стал говорить, что на сегодняшний день с большой долей вероятности исключает из собственных планов женитьбу; вместо этого он сказал:
— Брата я не предам никогда. Однако, — он чуть склонил голову набок и добавил с тенью язвительности: — вы так ничего и не сказали о супруге Максимилиана. Где в нашей системе координат она?
— На почётном месте спутницы твоего брата, Георг, — строго произнесла мать. — Не считаться с ней ты не должен. Впрочем, вы оба с Максимилианом должны помнить, что супруг не является кровным родственником. Так или иначе, кровь превыше всего.
«Вышел почти что девиз сторонников Тёмного Лорда, — подумал Георг. — Вот только смысл другой».
Арабелла продолжала пристально на него смотреть.
— Тебе она не нравится? Эльза?
— Вовсе нет. Я нахожу её наиболее подходящей для Максимилиана парой из всех мне известных, — ответил Георг и, на миг запнувшись, признался: — Меня тревожит не она сама, а те, с кем она связана кровью.
— Адлер Гриндевальд, верно?
Георг молча кивнул. У него не было слов, чтобы рационально объяснить то, что его тревожило. Только предчувствия.
Мать нечитаемо улыбнулась и погладила его по руке.
Приехать домой Максимилиан так и не успел — около полудня всем членам Семёрки пришло сообщение от Адлера:
«Сбор в ближайшие часы в Вене — вечером нанесём визит британским коллегам».
Это самое «нанесём визит» отдавало дерзостью — Георг прямо видел, как Адлер произносит эту фразу: командно, с оттенком недовольства. «Сложно его винить — всё же именно человек Лорда лишил нас укрытия, — Георг нахмурился. — Однако будем надеяться, перед Тёмным Лордом он своё недовольство сдержит, иначе последствия станут ещё хуже». Впрочем, он не сомневался в уме Адлера и том, что лидер группы не станет делать глупостей.
Простившись с матерью, Георг камином переместился в дом брата. Все, кто успел к этому моменту прибыть, собрались в уютной гостиной на первом этаже: Максимилиан без интереса просматривал газеты, Эльза и Адлер с нарочитой непринуждённостью беседовали, а Влад старался не привлекать внимания к себе — чувствовалось, что ему неловко. На дальний угол Георг вначале не обратил внимания, но затем оттуда донёсся тихий шорох, и юноша, обернувшись, наткнулся на отрешённый взгляд Аларикуса. По телу пробежали мурашки, и Георг чуть поспешнее, чем стоило, устроился в соседнем с братом кресле. Эльза немедленно повернулась к нему:
— Георг, ну хоть вы меня не подведёте? Я предлагала кофе, но все отказываются. Чувствую себя от этого дурной хозяйкой.
— Подвести вас мне не позволит совесть, — вежливо произнёс Георг; стоит отметить, что кофе Эльза варила сама и неизменно вкусный.
Улыбнувшись ему, Эльза поднялась с дивана. Проходя мимо, она на миг остановилась у кресла мужа и опустила руку ему на плечо; Максимилиан поднял голову и коротко кивнул ей, и Эльза ушла.
Взгляд, которым проводил её Адлер, показался Георгу оценивающим.
— Что ж, — начал Гриндевальд, когда они остались одни, — с большой долей уверенности мы можем считать, что наши личности после боя остались нераскрытыми — в германском Министерстве ничего не знают точно, и в британском, согласно моей информации, тоже.
— Мои источники это подтверждают, — сообщил Максимилиан, отложив газету. — Мракоборцы не имеют представления о том, на кого конкретно напали.
— И это нам на руку, — кивнул Адлер. — Рассекречивание стало бы для нас большой проблемой даже не в Британии, но дома. Репутациям наших семей это уж точно могло повредить…