Сражение за Оржицу завершилось. Однако мелкие стычки между немецкими частями и разрозненными группами красноармейцев еще продолжались. «Журнал боевых действий 125-й пехотной дивизии» приводит несколько таких эпизодов как образцов «фанатизма и упрямого ожесточения со стороны красных».
Так, один солдат был убит во время фуражировки, отряд под командованием некоего майора атаковал артиллерийскую батарею, находившуюся на отдыхе, кто-то через окно обстрелял комнату, где спали солдаты.
К вечеру немецкое командование подвело окончательные итоги сражения. Поражение 26-й армии было полным. Особенно страшной оказалась картина в районе с. Денисовка.
«Всякий, кто видел Денисовку, может это подтвердить. Это село представляло собой богатейший арсенал брошенных автомашин, повозок, разного рода вооружения вплоть до крупнокалиберных орудий. К тому же тысячи лошадей, пасущихся без седоков в ближайших окрестностях. Узкая дамба между Денисовкой и Золотухами стала сценой человеческой трагедии.
При попытке прорваться на север русские были сотнями уложены пулеметами 419-го и 420-го полков, а также 16-й танковой дивизии, которая держалась на северном берегу Оржицы. Справа и слева – болото. На дамбе, представлявшей собой слабое укрытие, лежали вплотную человек на человеке, все – мертвые».
Уже около полуночи солдаты 125-й пехотной дивизии получили новый приказ. Им предстояло на следующее утро выступить маршем на г. Миргород.
Бои закончились – разруха и хаос накрыли Оржиччину…
Из воспоминаний отца Романа Храпачевського Анатолия Храпачевського – его мама решила уехать из Лубен в Иржавец к их родственникам. Она поймала лошадь, нашла воз, они загрузились и поехали.
Коней на полях бродило очень много. Мама останавливалась, ловила свежего конягу, и они ехали дальше. За ними шло два немца, и когда мама перепрягали лошадей, то они их обгоняли, а с новым конем они их. Когда они их обогнали, из конопли вышли человек пять наших солдат, и с ними командир, и попросили у них дать им в то переодеться. Мама сказала (а это была правда), что у нее есть парадный комплект командирский и те отказались. После разговора командир вытащил из кобуры наган и забросил его в коноплю, а они поехали дальше. Это была последняя встреча с солдатами Красной Армии, вплоть до освобождения от немцев в 43-м году. Его он тоже хорошо помнит, как и начало войны.
Подъезжая к селу Оржице, что стоит на болотистой пойме реки Оржицы, они увидели высокую плотину, обсаженную толстыми ивами, насыпанную вдоль поймы. По всей насыпи, в основном с левой стороны, было много поломанных наших машин и убитых солдат.
О таком погроме Красной Армии он не помнит, чтобы видел где-то на фотографии или где-нибудь еще. На одной сожженной машине он видел обгоревшие трупы людей. Он подумал, что это были раненные, не смогли слезть с машины и сгорели. Еще видел наш перевернутый танк, не помнит, какой марки.
Помнит, что стоял страшный смрад (это было в начале октября, был солнечный день, но роев мух он не помнит), и мама ему закрывала голову и говорила: «Толечка, не смотри!», А ему все было интересно, но он ничего не понимал. По правой стороне плотины по полю ходили несколько немецких офицеров в фуражках с высокой тульей и шинелях.
По плотине они доехали до реки Оржица. Мост через реку был построен из различного военного хлама, скелетов машин, на которые были набросаны человеческие и лошадиные трупы, а по верху были проложены деревянные борта от машин, и по ним ездили, но нигде они никакой машины или телеги не встретили. Так они по этому мосту въехали в село Оржица. Село было сожжено и разбито, и только зеленели во дворах вишневые деревья.
От Оржицы они пошли в Иржавец, это 8—10 км оттуда. Не помнит, где они дели воз с конем и вещи, но дорогу к Иржавцу помнит.
На выходе из Оржицы были составлены и сожжены около пяти крупных и длинных куч из винтовок Мосина и другого ручного оружия, а перед этим кучами, у лагеря военнопленных, было место, огороженное столбами где-то по три-пять метров высотой с натянутой колючей проволокой. Там были собраны орудия разных систем, и еще всякое железо.