«Пожалуйста, пойми меня правильно. Я просто беспокоюсь о тебе как мать. Все время думаю, как ты там одна, it этом городе»…
Да уж. Одна. Можно было не сомневаться, что мать ударит в самое больное место. Невозможно было объяснить кому-то, что ей, Лизе, здесь нужно, и почему это для нес так важно.
«…подвергаешь себя опасности»…
Которая кажется куда реальнее, когда ты, как выразилась мать, одна.
«…хотя ты могла бы спокойно жить дома или с Брайаном, который»…
Разговаривает с ней, маскируя свою растерянность покровительственной интонацией, как сейчас вот.
«…тоже ведь всегда говорил тебе»…
Да. Говорил.
«…что ни к чему копаться в мертвом прошлом».
«А если оно не мертвое? Если мне, — думала Лиза, — не хватает то ли решимости, то ли бесчувствия, чтобы окончательно с ним распрощаться? И у меня нет другого выхода, как только гнаться за ним по пятам, пока оно наконец не отдаст последние долги. Может, радостные, а может, горькие».
Пауза, — сказала она ридеру. Она не могла выносить этого в больших количествах. Особенно сейчас — когда с неба сыплется черная пыль, когда за ней следят, а телефон ее наверняка прослушивают, и даже Брайан не может сказать почему. Сейчас, когда она, спасибо мамочке за напоминание, одна.
Она проверила остальные сообщения. Все оказались полной ерундой, кроме одного. Это было настоящее сокровище — письмо, с прицепом на скрепке от Скотта Клеланда, астронома, с которым она безуспешно пыталась связаться уже несколько месяцев. Клеланд был одним из последних университетских коллег отца, с кем ей не удалось поговорить до сих пор. Он работал в Геофизическом Надзоре, в обсерватории на горе Мади[9]. Она уже и не надеялась от него чего-то дождаться. И вдруг пришел ответ, да ещё какой теплый. Ридер прочел его, сообразуясь с именем отправителя, мужским голосом.
«Дорогая Лиза!
Простите, пожалуйста, что я так долго Вам не отвечал. Виной тому не просто моя медлительность. Мне хотелось найти один документ, который, возможно, Вас заинтересует. Но я далеко не сразу смог его найти.
К сожалению, я не очень хорошо знал доктора Адамса. Мы общались в основном на профессиональные темы. Я высоко оценивал его работы, как и он мои. Что касается подробностей его жизни в то время и всего остального, о чем Вы спрашиваете, — боюсь, тут я не смогу ничем Вам помочь.
Как Вы, наверное, знаете, незадолго до своего исчезновения он начал работу над книгой под названием „Планета как артефакт“. Он попросил меня отрецензировать вступление к ней. Я выполнил его просьбу. Но не нашел в тексте никаких фактических неточностей и не смог предложить никаких существенных улучшений (не считая более эффектного заглавия).
На случай, если в архиве доктора Адамса нет этого вступления, — пересылаю Вам тот вариант, который он отправлял мне.
Исчезновение доктора Адамса было огромной утратой для всего нашего университета. Он всегда с великой любовью говорил о Вас, обо всей своей семье. Надеюсь, Ваши поиски увенчаются успехом и принесут Вам желанное утешение, дорогая Лиза».
Лиза приказала ридеру распечатать документ. Вопреки предположению Клеланда, в бумагах отца этого вступления не было. А если и было, мать могла его уничтожить. Сьюзен Адамс давным-давно порвала на клочки и выбросила все записи мужа, а его библиотеку передала в дар университету. Это было, как говорила про себя Лиза, частью ее ритуала по «очищению дома Адамсов».
Она отключила телефон и вышла на балкон, захватив с собой еще бокал вина и шесть распечатанных страниц. С утра Лиза очистила балкон от пепла. Ночь выдалась теплой, и люстра в комнате давала достаточно света, чтобы можно было читать. Через пару минут она сходила за ручкой и, вернувшись на балкон, принялась подчеркивать отдельные фразы. Не то, что было новым для нее, а наоборот — то, что раньше неоднократно слышала от отца.
«За то время, которое мы называем периодом Спина, изменилось очень многое. Но самое главное изменение, самое значительное для человечества, мы, кажется, до сих пор так и не сумели осмыслить. Земля оказалась погруженной в застой на более чем четыре биллиона лет. Теперь мы живем во Вселенной бесконечно более старой, прошедшей более сложную эволюцию, чем некогда привычный нам мир».
То, о чем он когда-то рассказывал Лизе на веранде в те звездные ночи, только изложенное более строгим языком.
«Если мы хотим в действительности понять природу гипотетиков, мы должны всегда принимать во внимание этот факт. Они были уже очень древними, когда мы впервые столкнулись с ними. Но теперь они еще старше. Объектами непосредственного научного познания они быть не могут, поэтому все, что нам остается, — это судить о них но результатам их деятельности. По свидетельствам, оставленным ими самими, по следам их бытия, безграничного но времени и пространстве».
В этом чувствовалось то самое с детства знакомое ей отцовское волнение, пытливый интерес к неведомому, так не вязавшийся с привычной осмотрительностью и опаской матери. Эти страницы словно говорили отцовским голосом.
«Рассуждая о результатах деятельности гипотетиков, мы прежде всего вспоминаем Арку в Индийском океане, соединяющую Землю с Новым Светом. Но есть и другая Арка — между Новым Светом и еще одной, менее благоприятной для освоения планетой, а та таким же образом соединена с третьей и так далее — до бесконечности, насколько мы сейчас способны об этом судить. По неизвестным причинам гипотетики сделали доступным для нас целый коридор последовательно соединенных миров, все более и более негостеприимных по отношению к человеку».
Если доплыть до другого конца Нового Света, говорил отец, там будет еще одна Арка. За ней — скалистая планета с суровым климатом и малопригодным для дыхания воздухом. А еще дальше — очередной мир, с ядовитой атмосферой, насыщенной метаном, и океанами, полными кислот и нефтяных углеводородов. И для такого путешествия понадобится океанские суда, оснащенные как космические корабли, с герметичным корпусом и мощной обшивкой.
«Но Арка в Индийском океане — не единственный артефакт, доступный нашему наблюдению. Сама планета-„соседка“, где я сейчас пишу эти строки, — также является артефактом. Существуют доказательства того, что она была создана или по крайней мере серьезно изменена в ходе модификации, длившейся много миллионов лет, с целью сделать ее природные условия максимально благоприятными для человека.
Строилось много предположений о смысле этого гигантского начинания, для которого потребовались целые эпохи Что такое Новый Свет для человечества? Выход или ловушка? Какова наша собственная роль в этом эксперименте? Лабораторных мышей? Или это действительно новая величественная судьба, открывшаяся человечеству? Земля до сих пор защищена от губительного излучения состарившегося Солнца. Означает ли это, что гипотетики заинтересованы в нашем выживании как вида, — и если так, то почему?..
Никто не знает ответов на эти вопросы. Не знаю их и я. Я просто хочу дать читателю общее представление о результатах уже проделанной работы в этой области познания, о выводах и размышлениях тех, кто занимается этим профессионально и самоотверженно…»
И чуть ниже:
«Мы находимся в положении пациента, пробуждающегося от комы длиной в жизненный цикл отдельно взятой звезды. Чего мы не сможем вспомнить, то должны открыть заново».
Лиза подчеркнула эту фразу дважды. Ей захотелось послать ее матери, начертать ее на плакате и помахать им перед носом Брайана. Это было именно то, что она всегда пыталась им сказать. В ответ на их сконфуженные улыбки и сочувственные взгляды («Бедная, бедная Лиза!») всякий раз, когда она пыталась прорвать завесу молчания вокруг жизни и смерти отца, вопреки их попыткам чуть ли не хирургическим образом изъять Роберта Адамса из памяти переживших его. Словно он сам из своего укрытия шагнул к ней, чтобы прошептать слова ободрения. Чего мы не сможем вспомнить, то должны открыть заново.
9
Мади (араб, «ведомый») — согласно исламским веровани-ям, последний преемник пророка Мухаммеда. Его приход, возвещающий о скором конце света, призван освободить мир от греха и беззакония. Ср. далее в романе название перевала в горах Акватории — «Бодхи» (что переводится с санскрита как «просветленный»).