— Мы должны взять одного из них сюда. Если это действительно путешествие во времени, значит они спят очень долго и для них пробуждение может оказаться большим потрясением. Нужен кто-нибудь, кто смог бы смягчить эффект, ускорить приспособление к новому миру. Пожалуй, подойдет… Топаз.
Я знал, почему он вспомнил Топаз. Он видел доктора Эссен, и подсознательно черты ее лица заставили вспомнить его о девушке.
— Пошлите за Топаз, — повелительно сказал он, и голос его эхом прокатился по пещере.
Точно так же это прозвучало бы и в наше время.
Сейчас самое время рассказать о языке, на котором говорили. Это был, несомненно, английский, но заметно-изменившийся. В него вошло много новых слов и понятий, некоторые слова исчезли, другие приобрели новое значение. Моему современнику язык был бы в основном понятен. Изобретение передачи материи раздвинуло горизонты человеческой цивилизации. Бейсик — и основой для него стал английский.
Внезапно изображение на экране мигнуло и погасло. Пайнтер возле меня нетерпеливо заговорил:
— Сейчас будут производить эксперименты, исследовать ткань одежды, определять век, откуда пришли странники, и многое другое. На это все уйдет шесть часов. После этого они приступят к вскрытию силовой оболочки, — пояснял, быстро прокручивая информацию, Пайнтер. К этому времени появилась Топаз. — Теперь смотри.
Снова передо мною возникла пещера. В ультрафиолетовых лучах я ясно видел лица спящих, но в пещере на этот раз царила суета. Перед камерой то и дело сновали люди, занятые чем-либо. Они носили линзы, длинные светящиеся трубки, какие-то стержни, прямые и изогнутые. Я слышал звонкий смех Топаз и недовольные краткие реплики Пайнтера.
— Смотри, — сказал Пайнтер у меня над ухом. — Это произошло внезапно.
Я увидел, как в самом воздухе пещеры появилась большая трещина, а уже от нее потянулись паутинки маленьких. Камера на мгновение показала спящих, их лица были искажены, как будто я смотрел на них через разбитое стекло или вещество с иным, нежели у воздуха, коэффициентом преломления. Затем пещера на мгновение потемнела. Четыре тела как будто перенеслись в другое измерение. Я видел это так ясно и так отчетливо, что они казались мне объемными. Я даже ощущал их, как будто мог дотронуться. Еще мгновение — и вот они уже стали частью нормального пространства. Та энергетическая оболочка, которую тысячу лет назад сформировала доктор Эссен, больше уже не изолировала спящих от времени и пространства.
В пещере все еще было темно, и этот красный полумрак с поблескивающими огнями напоминал мне что-то… И тут я замер. Тела рассыпались. Ужас овладел мною. Я даже пощупал себя — не превратилось ли мое тело в пыль. Но, ощутив под пальцами твердую плоть, я успокоился, хотя на экране видел свое тело рассыпавшимся на мельчайшие частицы. Я видел собственную дезинтеграцию в красном сумраке пещеры. Видимо, нам все же не удалось обмануть время, от которого мы укрылись в энергетическом яйце, но я знал, что это еще не конец. Я предчувствовал что-то еще более кошмарное.
Внезапно, к своему замешательству и ужасу, я понял, в чем дело, красноватый полумрак, слабые огни, поблескивающие в багровом мареве… Я видел это раньше. Я вспомнил Лицо Эа, смотрящее на ночь мира, и понял, что превращение нашей плоти в пыль не было случайностью.
Я видел, что все мы четверо были убиты в нашем тысячелетнем забытье, превращены в ничто. Для чего?
Кем? Я не мог даже предполагать, хотя и понимал, что ответ заключается в этом красноватом полумраке, заполнявшем пещеру. В нем кроется ответ. Ничто не происходит случайно — я был полностью уверен в этом. Это было спланировано… Кем? Людьми Города Лица, которые вызвали нас из тьмы тысячелетий? Предвидели ли они эту вынужденную остановку в середине пути? А если предвидели, то с какой целью сознательно и хладнокровно уничтожили нас, превратив в пыль. Нет, не так. Я ведь жив, и Топаз… и Белем… и Пайнтер. Только я один еще оставался самим собой. Откуда-то я знал, что в глубинах мозга Пайнтера скрывается Муррей. Я видел пронзительные глаза Лотты Эссен на прекрасном лице Топаз. Да и Де Калб тоже был где-то здесь, просто спал до времени, укрывшись за металлическими глазами Белема. Значит, мы не мертвы. Я смотрел на холмики пыли, образовавшиеся на полу пещеры там, где лежали наши тела.
— Вот что произошло в пещере, — сказал Пайнтер. — Это не все. В то же время произошло еще нечто странное, смотри.
Сцена на экране изменилась. Теперь включилась камера, стоящая сбоку, и на переднем плане оказался Пайнтер, а за ним Топаз. Их лица были внимательны, они смотрели на то, как разбивается энергетическая оболочка. Камера снимала события, происходившие минуту назад, и я снова смотрел, как раскрывается яйцо. Снова началось изменение в камере, снова возник красный муар… Теперь, как только тела стали рассыпаться, я увидел лицо Пайнтера крупным планом. Искаженное гримасой боли, оно вдруг стало белым, затем глаза его сверкнули, как будто он понял нечто чрезвычайно важное, но вмиг снова потухли. Колени подогнулись, и он рухнул на пол. Кто-то выскочил из толпы и подхватил его, осторожно опустил на пол. Рядом, не издав ни звука, упала Топаз. Вокруг поднялась суматоха. Пайнтер шевельнулся, и толпа подалась назад и он сел. Краска снова вернулась к его лицу. Топаз тоже шевельнулась, подняла руку и, не открывая глаз, поправила волосы, упавшие на лоб, жестом совершенно естественным, как будто ничего не произошло.