Народ постепенно собирался. Мужчины снимали мокрые суконные кацавейки, закуривали самокрутки, женщины опускали платки на плечи: стесняться было некого– почти все поселяне связаны родственными узами. Темнело, окон в амбаре не было, поэтому зажгли большую линейную лампу и приступили к собранию.
Булай осмотрел присутствующих и объявил:
– Ну, вроде все пришли, кроме Митьки Белого. Его ждать не будем, не велика честь. Начнем, помолясь. На обсуждении два вопроса: как быть с нынешним урожаем и что готовить на весну. По первому вопросу прошу дать мне слово.
– Говори, Дмитрий Степанович – отозвалось собрание.
– Значит, так. У нас собрано без малого две тысячи пудов ржи, столько же овса, пятьсот пудов гороха и считай две тысячи пудов картошки. Урожай свеклы тоже будет неплохим. Мы тут примерно прикинули, что на текущие нужды уйдет примерно половина всего урожая. На коней, на молочное стадо и на собственный прокорм. Значит, остается, скажем приблизительно, половина урожая на продажу или раздел между товарищами. Как будем решать?
– Надо поделить – громко сказал Матвей Слабкой, молодой, недавно женившийся мужик. – Поделить и все. А там каждый по своему решает, кто продает, кто в два горла питается.
– Поделить дело простое – раздался голос конюха Коробкова. – Только на чем ты следующей весной пахать будешь? Почитай, половина конюшни уже в годах. Лошадок-то менять требуется. Покупали их не жеребятами, да и поработали они всласть.
– Лошадок надо, а инвентарь не надо? Где это видано, чтобы траву косами косили, как при царе Горохе? Жнейка нужна на конной тяге, да не пензенская трещотка, а настоящая американка на двух конях, чтобы по лугу летала – вступил в разговор кузнец Петрунин.
Собрание зашумело, высказывая всяческие предложения и было видно, что единства ему не достичь.
Булай постучал по столу линейкой:
– Дайте председателю слово сказать. Так вот, уж если мы товарищество, то общий пай нам иметь надо. Если бы не он, мы бы такого урожая не посеяли и не убрали бы. И если подумать, то этот пай следует увеличивать. Те ТОЗы, которые только совместно землю пашут на своих конях и без пая живут, от нас отстали. Можно сказать, загибаются. В них уж кое кто из товарищей в батраки к кулакам пошел. Поэтому предлагаю таким путем и дальше идти: половину урожая поделить, она хорошим приварком к дворовому хозяйству будет, а вторую половину на обновление пая пустить. Что бы к весне хозяйство было наготове. Пару лошадей купим, сеялку механическую, я сам такую видел в Нижнем, да жнейку новую. Потом, надо и о запасе думать для помощи пострадавшим товарищам. Вот сейчас, слава Богу, у нас есть из чего Евдокии помочь, а запас-то должен быть постоянным. Год на год не приходится.
При этих словах Булай взглянул на Евдокию Мякинину, незаметно притулившуюся в углу амбара. Прошедшей зимой погиб ее муж Николай. Студеным февральским утром он вез в санях поселковых детей в окояновскую школу. Лошаденка едва тащила сани с семью малолетками из которых двое были его собственные. Было темно и вьюжно. Где-то на полпути лошадь стала вести себя тревожно, и Николай понял, что за санями пошли волки. Он передал вожжи самому старшему, велел стегать изо всех сил, а сам побежал рядом с топором в руках. Когда волки вынырнули из темноты, он остановился и принял бой. Звери были голодны и свирепы. Одного он сумел смертельно ранить, но остальная стая разорвала его на части. Страшно было хоронить. Сани счастливо достигли Окоянова, детишки остались живы, а Евдокия с тремя ребятами стала иждивенкой товарищества. Она старалась участвовать в работе как могла, но начислять ей пай по труду было слишком мало.
– Так и запишем: после оплаты денежного налога решить, какие сделать приобретения. Для этого отрядим в Нижний председателя и в помощь ему Федора Юдичева, как самого образованного жителя нашего поселка.
Федор был, действительно, мужиком грамотным. Помимо всего прочего он успел до революции два года поучиться в окояновской прогимназии и умел говорить о материях, другим его товарищам не знакомым.