Моури, подскочив к какому-то пареньку, толкнул его в спину:
— Быстро, приятель! Там за тобой! Кайтемпи!
— За мной?! Я… я… Что я сделал? Я не виновен.
— Беги, идиот! Сделал — не сделал, — им плевать!
Парень несколько мгновений стоял, разинув рот, потом, заслыша за углом крики преследователей, побледнел и рванул со скоростью, делающей честь его невинности. Самый, что ни на есть, шустрый заяц позавидовал бы такой прыти.
Моури шмыгнул в какой-то магазин и, быстро сориентировавшись, небрежно бросил:
— Десять вот этих кексов с орехами и…
За окном прогрохотала погоня. Не менее полусотни полицейских с диким воем пронеслись мимо, так, что задрожали стекла.
— Ого! — изумился Моури. — Интересно, что случилось?
Дородный продавец, облокотившись на прилавок, печально смотрел в окно.
— Охота, — тихо констатировал он. — Вечные гонки! Что за мир?! Что за война?!
— Ни сна, ни покоя.
— Да-да, и не говорите. Каждый час, каждую минуту что-то происходит. Прошлой ночью опять передавали, что разбили главный космофлот спакумов. Это уже в десятый раз! А сегодня они, видите ли, преследуют то, что по их словам, уже давно уничтожено. Месяцами кряду только и слышишь, что о нашем победоносном отступлении перед разбитым наголову врагом, наступающим в полном беспорядке. — Он дернул пухлой ручкой. — Не все идиоты. Да, так что вы хотели?
— Десять кексов…
За окном пропыхтел запоздалый констебль. Он еле волочил ноги и задыхался, но не преминул выхватить пистолет и зачем-то пару раз пальнул в воздух.
— С орехами, да? Что еще?
— Еще? Ах, да! Через неделю мне понадобится юбилейный торт. Я хотел бы загодя его заказать. Может, присоветуете что-нибудь?
Минут двадцать Моури проторчал в магазине, накупил всяких лакомств, и, когда вышел на улицу, ничто уже не напоминало о недавних волнениях. По пути домой ему встретился только один, и то какой-то кислый, полицейский. Моури даже захотелось подсластить его подневольную жизнь румяным кексом, но сдержался и только сплюнул, подумав, что ловля блох в государственном масштабе, какую продемонстрировали сегодня власти, еще изрядно попортит ему нервы.
Дома Моури, не раздеваясь, бухнулся на кушетку и подвел кое-какие итоги. Итак, он невредимым ушел из облавы, правда, едва-едва, и так не может продолжаться вечно. Почему они вдруг погнались за ним, за своим же, за офицером службы безопасности? Может, начальник облавы оказался чересчур дотошным?
«Кого это вы отпустили, а?»
«Нашего, командир.»
«Какого еще нашего?»
«Офицер Кайтемпи. Он предъявил мандат, командир. Он только что прибыл с Диракты.»
«Мандат, говорите? А номер? Номер вы запомнили?»
«Номер? А с чего мне его запоминать? Документ настоящий, это — факт. Хотя можно попробовать и вспомнить. Так, серия — СХВ, а номер —80313. Или 131. Что-то вроде этого.»
«А ты знаешь, олух, какой номер был у майора Салланы? Нет?! СХВ 80131!!! Полоумный соко, у тебя в руках был убийца, провокатор, член ДАГ! А ну, схватить его! Живо!»
Итак, убийца Салланы был почти у них в руках, теперь они знают, что он в Пертейне и у них есть его приметы. Становилось жарко: на горизонте замаячили виселица и камера пыток.
От этих мыслей Моури застонал и перевернулся на бок. Разве много он просит от жизни? Его бы вполне устроила сверкающая зала, зеркала, золотой трон, он на троне, вокруг льстецы, подхалимы… А что вместо этого — вонючая сирианская яма?! Это уже не лезет ни в какие ворота! Это — слишком!
«Мы обязаны подавить революционную заразу, что на Диракте, что у нас на Джеймеке…» — единственное, что хоть как-то обнадеживало. «Революционная зараза!» — что ж, спасибо и на том. Эта короткая фраза, слетевшая с уст агента, говорила о многом. Молодчина, Вулф! Оказывается, Дирак Ангестун Гесепт орудует по всей Империи, ее силы, а правильнее — псевдосилы, подтачивают самое сердце сирианского организма — планету-мать — Диракту. Дирак Ангестун Гесепт! Кто б мог подумать, что она насчитывает столько невидимых членов, столько жалящих «ос»!
ДАГ — вот настоящая угроза сирианскому могуществу, непобедимой Империи; в то время, как космическая армия Земли ломится в парадные двери, ДАГ искусно взламывает черный вход.
Вероятно, какой-нибудь палач-циник из Высшего Сирианского Командования решил, что патриотизм не так надежен, как безропотная покорность. Принизить, подавить, растоптать обывателя, превратить в раба, в недумающего исполнителя — вот цель всевозможных указов, запретов, угроз, облав, обысков.