А ведь он пообещал взять танью Радэну в жёны лишь по одной причине — ни минуты не сомневался, что тан Кериан вернётся живым. Даже сейчас. Пусть из гердеинского плена, но это же тан Кериан. Это же тот самый засранец, что кричал ему в ответ: «Не дождётесь!» — и сверкал улыбкой во все зубы.
Однако чем дольше Талиан оттягивал момент признания, тем непринуждённей становилась атмосфера и оживлённей разговор.
Оставив позади общие темы, Демион стал рассказывать, что его «тушка» растёт беспокойным ребёнком, много плачет, плохо спит. Что её по часу, а то и по два, приходится укачивать на руках. Что кормилица обижает её и больно щиплет, а потом врёт, что синяки появились сами собой. И он бы придушил дрянь своими руками, но другой женщины с молоком сейчас в войске нет и взяться ей неоткуда.
И всё это — с искренним беспокойством и тревогой отца, которым по-настоящему не был. Младенец достался Демиону как трофей после победы в смертельном поединке. А теперь стал понятен и мотив для ухаживания.
Танья Радэна кормила ребёнка грудью. У неё было то самое, необходимое молоко.
Впрочем, зря Талиан подумал о друге дурно.
Когда гостья предложила свою помощь, Демион отказался. Больше того, погрустнел и как-то разом сдулся, словно пирог, передержанный и опавший в печи.
Всё вроде бы осталось в нём прежним, но синие глаза, тёмные как безлунная ночь, стали почти что чёрными, линия рта сделалась твёрже, а руки, прежде ласковые и игривые легли вдоль тела по стойке смирно.
— В прошлый раз я не смог вам сказать… — Талиан завертел в пальцах чашку, наблюдая, как всплывают со дна мелкие листья. — Тан Кериан, которого вы ищете...
— Умер. Я уже узнала.
—… пропал без вести.
Талиан запнулся, когда они закончили фразу одновременно, но нашёл в себе силы продолжить:
— Он не мог умереть. Кто угодно, но только не он. К тому же его тела так и не нашли, а искали, поверьте мне, тщательно.
— Зачем ты даёшь ей ложную надежду? Тан Кериан умер. Чем раньше она это примет, тем легче ей будет жить дальше, — вставил от себя Демион и нахмурился.
— Но он не умер! Мы этого не знаем! — Талиан выдохнул и закончил нормальным тоном: — Ты не видел его, когда он уходил. Тан Кериан… хотел стать героем, чтобы… жениться на любимой женщине.
При этих словах танья Радэна стремительно побледнела и впилась пальцами в чашку.
— Тан Кериан пообещал мне, что вернётся.
— И сколько таких «обещальцев» уже умерло? И сколько ещё умрёт, когда мы подойдём к Джотису? — Демион смотрел на него с осуждением. — Обещание, даже данное императору, не будет сильнее смерти. Никогда. И ты можешь обманывать себя сколько угодно, если тебе так легче. Ведь это ты отправил его на верную смерть.
Не выдержав, Талиан встал и с высоты своего роста холодно произнёс:
— Он был мне другом и названым братом. Он попросил дать ему шанс, и я в него поверил. Как верю в Зюджеса. Как верю в себя. Кем бы я был, если бы не позволил даже попробовать?
— В Зюджеса, значит… — протянул Демион, сощурился и следом презрительно фыркнул. — Тогда всё понятно.
— Вы знали, что он уходит в ночь всего лишь с горсткой солдат и не остановили? Хотя о чём это я… Может, вы сами ему это и приказали… — голос таньи Радэны дрожал, как дрожала её нижняя губа и сжатые до предела кулаки. — Вы… да вы… убийца! — Она подняла к нему искажённое болью лицо и повторила, как в душу плюнула. — Убийца!
— Тан Демион, запомните. Вы ничего не слышали, — с этими словами Талиан покинул палатку.
Снаружи моросил мелкий дождик. Талиан подставил ему полыхающее лицо и приоткрыл рот, жадно ловя падающие капли губами. Вот она — его награда за спасение. Своими руками вытащил из огня гадюку.
Конечно, можно было отрубить танье Радэне голову за оскорбление его титулованной особы. Это разом решило бы проблему. Но он пообещал тану Кериану позаботиться о его возлюбленной. Взять её в жёны. Защитить и, по возможности, сделать счастливой.
Понятно, что он последний дурак. Нельзя было этого обещать. Но разве слово императора теперь ничего не стоит?
Талиан растёр лицо ладонями и тяжело вздохнул.
Проблемы. Свои и чужие. Они окружали.
Указательный палец правой руки вдруг обожгло огнём. Ярко сверкнул в ночной темноте массивный золотой перстень с крупным иолитом — и в шум дождя вплелось уверенное сердцебиение.