Снова молчание. Долгое.
— А знаешь, о чем я думаю, мой капитан?
— Понятия не имею.
— О том, что ты никогда не последуешь примеру бедняги Бувье.
Дефоссё улыбается в темноте. Он знает: его помощник прав. Он не застрелится — до тех пор, по крайней мере, пока есть задачи, подлежащие решению. Это не вопрос упорства или отчаянья. Стальная нить, прочно привязывающая его к здравому смыслу, сплетена из убеждений, а не из чувств. И такие слова, как «долг», «отчизна» или «товарищество», столь важные для Бертольди и других, здесь ни при чем. В его случае дело идет о весах, объемах, долготах, возвышении, плотности, сопротивлении воздуха, вращении. Об аспидной доске и правилах счисления. Обо всем, что позволяет Симону Дефоссё, капитану артиллерии императорской армии, не ломать себе голову сомнениями, не относящимися к сфере чистой техники. Страсти губят людей, но страсти их и спасают. Его страсть — увеличить дистанцию выстрела на семьсот пятьдесят туазов.
В кабинете, под портретом Фердинанда Седьмого — трое. Утренний свет наискось бьет через щель в гардинах, вспыхивает искрами на золотом шитье по вороту, лацканам и обшлагам генеральского мундира.
— Это все? — спросил командующий океанской эскадрой и военный губернатор Кадиса генерал-лейтенант дон Хуан Мария де Вильявисенсио.
— Пока все.
Губернатор аккуратно положил донесение на зеленое сукно стола, смахнул с переносицы очки, заболтавшиеся на продетом в петлицу золотом шнурке, и поднял глаза на Рохелио Тисона:
— Негусто.
Тисон покосился на своего непосредственного начальника — главноуправляющего полицией Эусебио Гарсию Пико. Тот — нога на ногу, большой палец правой руки сунут в жилетный карманчик — сидит несколько отдельно, как бы в стороне. Лицо невозмутимо и бесстрастно, словно он размышляет о предметах вполне далеких и материях посторонних и всем видом своим показывает, что оказался здесь случайно — так, мимо шел. Тисон, двадцать минут ожидавший приема, сейчас спрашивает себя, о чем могли беседовать эти двое перед тем, как его пригласили в кабинет.
— Это трудное дело, ваше превосходительство, — осторожно отвечает он.
Вильявисенсио продолжает рассматривать его. Генерал-лейтенанту пятьдесят шесть лет. Весьма деятелен, но при этом наделен и тонким политическим чутьем, хотя привержен старинным обычаям и настроен консервативно в отношении новых свобод и безоговорочной лояльности молодому королю, томящемуся во французском плену. Политик даровитый и поворотливый, военный моряк, участвовавший во многих битвах и снискавший себе уважение, губернатор Кадиса — города, где бьется сердце Испании патриотической и мятежной, — Вильявисенсио превосходно находит общий язык со всеми, включая князей церкви и англичан. Его настойчиво прочат в члены нового Регентства, и он будет там, когда нынешнее сложит свои полномочия. Одним словом, Тисон знает: этот человек — в большой силе и с большим будущим.
— Трудное… — раздумчиво тянет он.
— Именно так, ваше превосходительство.
Повисает долгое молчание. Тисону до смерти охота курить, но никто не предлагает. Губернатор, поигрывая очками, снова проглядывает четыре сколотых вместе листка донесения и откладывает в сторону — строго параллельно линии стола и ровно в двух дюймах от края.
— Вы, значит, уверены, что все три убийства совершил один человек?
Тисон кратко, в немногих словах, объясняется. Уверенным вообще ни в чем быть нельзя, однако почерк совпадает. И тип жертвы тоже. Очень молоденькие девушки из простонародья. В донесении указано: две были в прислугах, личность третьей установить не удалось. Вероятней всего — беженка, без семьи и определенного рода занятий.
— И что же… никаких следов… э-э… физического насилия?
Еще один быстрый, косой взгляд. Главноуправляющий безмолвием и неподвижностью подобен каменной статуе. Словно бы его здесь и вовсе нет.
— Их всех забили насмерть кнутом. Без жалости и пощады. Если уж это не физическое насилие, то пусть Христос сойдет с небес и скажет — что.
Последняя реплика не пришлась по вкусу губернатору — человеку, как всем известно, весьма богобоязненному. Он хмурится и рассматривает свои руки — они у него тонкие и белые. Породистые, думает Тисон, такие и подобают офицеру флота: на службу в Королевскую Армаду плебеев не берут. На пальце левой блестит перстень с великолепным изумрудом, лично подаренный императором Наполеоном, когда Вильявисенсио с соединенной франко-испанской эскадрой был в Бресте — то есть, значит, еще до Трафальгара, до похищения короля, до войны с Францией и до того, как все покатилось к дьяволу.