Затем прибыли в штаб вновь избранные графом Воронцовым адъютанты из Петербурга: князь Васильчиков[265], князь Андронников[266], Нечаев[267], Давыдов[268], Маслов[269], Лисаневич[270], Лонгинов[271], и прикомандирован поручик австрийской службы Едлинский[272], и затем в штаб были зачислены лица, состоявшие при бывшем корпусном командире генерале Нейдгарте: Глебов[273], князь Козловский[274], я и князь Трубецкой; полковники: Дружинин[275], Веревкин[276] и барон Минквиц[277] (временно бывший при Нейдгарте и назначенный адъютантом к князю Воронцову) и весьма много других из старых кавказцев. Отношения наши со штабом, говорю о кавказцах, служивших до приезда нового главнокомандующего, были первое время довольно натянуты, вследствие многих неловкостей и бестактностей приезжей свиты. Все это скоро изгладилось, и действительно дружелюбные товарищеские отношения наши впоследствии (за исключением некоторых личностей) составляют одни из лучших и дорогих моих воспоминаний. Кроме поименованных лиц прибыли еще в Главную квартиру из Петербурга и Тифлиса, в ожидании великих и богатых милостей, много лиц, состоящих при Кавказском корпусе и не имеющих никакого официального положения в отряде. Из них назову князя Лобанова при графе Воронцове, игравшего известную роль и о котором будет сказано впоследствии, жандармского генерала Викторова, генерала Фока, убитых в 1845 году, и многих других дилетантов; даже были офицеры из крымских татар, прибывших с князем. О многих, может быть, придется вспомнить впоследствии.
Понятно, что такое огромное и доселе небывалое скопление на Кавказе различных элементов при Главной квартире должно было порождать немало мелких столкновений, где самолюбие, интриги, честолюбие, а главное незнание вновь прибывшими условий кавказского быта, играли немаловажную и часто неприятную роль. Все эти положения впоследствии разобрались и определились во время похода под выстрелами неприятеля. Мнение, как самого графа Воронцова, так и всех участвовавших, ясно определилось, по окончании испытаний наших в Герзель-ауле, о каждой личности, как говорят французы: «on c’est debrouilli».
Но в начале похода все это имело большое влияние на первые впечатления кавказцев; огромные обозы штаба, беспримерный расход людей и казаков в прислугу — все это справедливо заставляло опасаться опытных кавказцев за исход движения нашего вовнутрь страны, где еще не бывала русская нога и где возможны были переходы отрядов только с самым ограниченным числом тяжестей. Граф Воронцов вовсе не знал предстоящего театра войны, по необходимости должен был покориться утвержденному в Петербурге плану действий, но при первом нашем движении в Андии, а в особенности по прибытии в Дарго, вполне сознал все неудобства такого порядка, справедливо возбуждавшего в то время опасения, и постепенно уничтожал лишние обозы для облегчения нашего движения.
Никогда еще станица Червленная, считавшаяся по многим причинам Капуей[278] Кавказской линии, не представляла такого оживления. Не было ни одного почти дома, который бы не был занят приезжим постояльцем, все кипело жизнью, все вполне наслаждалось новизною впечатлений и ощущений. Громадные средства приезжих тратились в станице, все обзаводились лошадьми, оружием, азиатскими костюмами и с беспечностью молодости тратили свои силы и деньги в ожидании скорого выступления, разгул был полный — кавказский!
265
Впоследствии командир Ширванского полка, Сергей Илларионович, умер в 1860-х годах за границей.
272
Альберт Артурович, впоследствии генерал, помощник командующего Кавказской дивизии на Кавказе.